Метресса фаворита. Плеть государева - Юлия Андреева

Они поднялись из-за стола и, выйдя из дома, неспешно направились в сторону беленькой кружевной беседки, стоящей на бережку самодельного прудика. Время от времени Пётр Петрович потчевал гостей рыбной ловлей, которую можно было осуществлять, не выходя из беседки, мирно прихлёбывая крепкий душистый чай с мятой или редкое в этих местах пиво «Портер», доставляемое хозяину дома его двоюродным братом — завсегдатаем столичного Английского клуба. Единственное место в Санкт-Петербурге, где можно было приобрести подлинный «Портер». Во время такой ловли рыбаки занимали места на плетёных креслицах около беседки, забрасывали длинные удочки, продолжая неспешные разговоры о том о сём. Каждому рыбаку Корытников ещё в начале рыбалки выделял по дворовому мальчишке, в обязанности которых входило подсекать рыбу, когда та показывалась из воды, а также добывать зацепившиеся крючки и распутывать лески. Детвора не считала это дело работой и выстраивалась в очередь за счастьем послужить приезжим господам. Ну и те, разумеется, жаловали детишек пирогами да пятаками.

— Как ты сам заметил, сразу же после рождения байстрюка пошли слухи, будто бы Шумская не родила этого ребёнка, а украла у какой-то бабы, чтобы с Аракчеева деньги на него тянуть, — продолжил Пётр Петрович, устраиваясь у стола в беседке. Вошедший вслед за барином казачок лет десяти принёс зажжённую свечу и трубку, которую ловко теперь набивал табаком. — Скверная история. Аракчеев роженицу одарил и ребёнком очень гордился. Но ты же знаешь моего отца. Он не поленился вызнать, кому приписывали мальца. Дело в том, что Минкина, ух чёрт, приелось, веришь ли, неприятно называть её Шумской! Тогда-то она ещё Минкиной значилась, ракалия. В общем, Анастасия Фёдоровна, желая крепче привязать к себе любовника, сказала ему, будто бы беременна. Не знаю, была ли она на самом деле в положении или выдумала, но никого она тогда не родила, а уговорилась с беременной солдаткой Лукьяновой[13], что та отдаст ей ребёнка, а сама привязала себе подушку на живот. Так что никого она не отнимала, следовательно, никто и не жаловался. Денег она Лукьяновой отвалила да ещё и при родном сыне оставила кормилицей.

— Ты говоришь, что ему сейчас двадцать два года, стало быть, родился он в 1803-м, — подсчитал Псковитинов. Приблизительно с того времени, если я не ошибаюсь, и пошли слухи о пропавших младенцах и чёрной магии?

— Да, действительно. — Корытников закурил, с удовольствием выпуская голубоватое облачко ароматного дыма, в беседку вошла Маша в сопровождении лакея, нёсшего огромный самовар, и девушки, в руках которой обнаружилось блюдо с пирогом. Пока прислуга готовила чайную перемену, Машенька подсела к мужчинам, жадно вслушиваясь в каждое слово.

— А тебе, голубушка, следует знать, что, если бы Минкина была рождена не от мужа своей матери, а от безродного цыгана, «по движению чувств», как ты говоришь, она бы не могла претендовать на дворянство и родовую фамилию. И тебе как девице вполне начитанной и разумной это следовало знать, — первым делом отчитал дочь Пётр Петрович.

— Да я и сама догадалась, какую глупость брякнула. — Маша с гневом шлёпнула себя по плечу, убив присевшего на розовый фестончик комара. — Но ведь могло быть и так, что Минкина — подлинная дочь своих родителей, а цыган просто похитил её. Цыгане ведь воруют детей. Всё это знают.

— Цыганам своих чумазых девать некуда. На что им ещё и чужие? — ласково приобнял девушку Александр Иванович.

— Но все же говорят! Решительно все! — не сдавалась Машенька. — К тому же в этом случае всё сходится. Если ребёнка украли и воспитали как крестьянку, она от этого крестьянкой ведь не стала?! А потом генерал Бухмейер поехал в этот самый город и получил от её отца документы о рождении.

— Тогда бы он, как минимум, получил и предписание арестовать похитителя, — парировал Пётр Петрович. — Да и отец, если, конечно, он отец, а не фикция, обязан был потребовать найденную дочь к себе.

— М-да. В таком случае ещё один вариант…

— Всё, уволь дорогая. Александр Иванович приехал о деле говорить, а ты отвлекаешь своими нелепицами.

— Ладно, с утопленником разобрались. А насчёт пропавших детей что-нибудь ещё скажешь?

— А далеко ходить не надо, в прошлом году Минкина отобрала ребёнка у крестьянки Дарьи Константиновой[14], уроженки села Грузино. Эта самая Дарья, возьми на заметку, личность примечательная, богатая баба, муж её, Семён Алексеев[15], ни много ни мало управляющий мирским банком[16]. Между прочим, с окладом в тысячу рублей. Ты, к примеру, сколько на службе государской имеешь? То-то… Представляешь, какой платит оброк своему господину такой крепостной? Для сравнения, сама Минкина получала четыреста рублей. Чуешь? Крепостной человек богаче домоправительницы своего господина!

— Удивил, у нас, почитай, половина богатейших купцов — крепостные.

— Но Минкина всё же отобрала дитя у родителей. Придралась к какой-то мелочи да и наказала на свой лад. В сиротском приюте теперь проживает бедолага, но мать с отцом к нему тайно ездили и на приют сей жертвовали. Об этом и бумаги соответствующие у директора имеются, проверял.

— А ведь это тоже может быть мотив для убийства, — задумался Псковитинов.

— Отчего же нет? Ну, не своими руками, чай, есть в кубышке про чёрный день. Полагаю, когда ты вызовешь эту парочку на допрос, у них и отговорка будет наготове, и твёрдое алиби, где они находились в день и час убийства. Гостей принимали или сами в гости ездили. Большое число народу непременно сможет сей факт подтвердить. Семён — человек умный, законы знает, если это он убийство спланировал, стало быть, и последствия просчитал. Тридцать четыре года, огромные связи, денег куры не клюют!

— Мог бы и выкупить дитё из приюта, нешто Настасья Фёдоровна от лишней тыщёнки отказалась бы?