Принц Лестат - Энн Райс

Вот тут-то снова раздался Голос.

– Но я люблю тебя!

Я вздрогнул. Я не слышал Голоса уже так давно – и вот он зазвучал снова: этот интимный тон, мягкий, ласковый, как поглаживание, как прикосновение к голове нежных пальцев.

– Почему? – спросил я.

– Из них всех я больше всего люблю тебя, – отозвался Голос. – Я с тобой, я люблю тебя.

– И кто ты? Очередной мифический ангел? Очередной дух, что метит на роль бога?

– Нет.

Но с первой же секунды, как он заговорил, во мне начало разгораться тепло, внезапное тепло – такое тепло, по словам наркоманов, испытывают они при введении предмета своей зависимости. Приятное, ободряющее тепло, какое я ненадолго обрел, став вампиром. Я начал вдруг слышать дождь: но не утомительную унылую капель, а прелестную тихую музыку во всем вокруг.

– Я люблю тебя, – повторил Голос. – Давай, вставай. Уйди из этого места. Вставай. Тебе надо двигаться. Иди. Дождь не такой уж и холодный. Ты сильнее дождя, сильнее скорби. Иди и делай то, что я тебе велю…

Я повиновался.

Встал, пошел прочь, вернулся к элегантному старинному отелю «Де Л’Еуропе», где остановился в этот приезд. Поднялся в просторную, оклеенную изысканными обоями спальню и опустил тяжелые бархатные шторы, отгораживаясь от рассветного солнца, сияния белых небес над рекой Амстел и звуков наступившего утра.

А потом замер. Закрыл руками глаза и скорчился, скорчился под гнетом одиночества столь невыносимого, что в тот момент – будь у меня выбор – стократ предпочел бы смерть.

– Ну, полно, я же люблю тебя, – снова заворковал Голос. – Ты не одинок! И никогда не был одинок.

Я чувствовал этот Голос – внутри и снаружи, точно теплые объятия.

Наконец я лег спать. А Голос пел мне – на этот раз по-французски – стихи, положенные на дивный «этюд грусти» Шопена.

– Лестат, возвращайся во Францию, в Овернь, где ты рожден, – нашептывал он, словно находился совсем рядом со мной. – Там стоит замок твоего отца. Езжай туда. Всем людям нужен дом.

До чего нежно звучали эти слова, до чего искренне.

Странно, что он это предложил. Я и в самом деле владел старинным разрушенным замком. Много лет назад я, сам не знаю, зачем, нанял архитектора и каменщиков восстановить его. И теперь этот замок встал у меня перед глазами: древние круглые башни на утесе над полями и долинами, где в былые дни так много людей голодало и влачило жалкую жизнь, где когда-то влачил жалкую жизнь и я, озлобленный мальчик, твердо решивший убежать в Париж, повидать мир.

– Езжай домой, – шептал Голос.

– А почему ты не затворяешься на покой, как я? – поинтересовался я. – Солнце встает.

– Потому что там, где сейчас я, еще не утро, милый мой Лестат.

– Ага, значит, ты все же вампир, да? – спросил я и понял, что подловил его. От радости я даже засмеялся. – Ну конечно же!

Он пришел в ярость:

– Ах ты, несчастный, неблагодарный, жалкий Принц-Паршивец…

И снова покинул меня. Что ж. Почему бы и нет? Но я-то еще не разгадал до конца загадку Голоса, даже приблизительно не разгадал. Кто он? Просто-напросто могучий древний бессмертный, что передает сообщения с другого конца света, перекидывая их от одного вампира к другому – как может путешествовать свет, отражаясь от зеркала к зеркалу? Нет, немыслимо. Голос у него звучал слишком уж интимно, слишком тонко. Конечно, просто телепатический зов другому бессмертному таким образом послать можно. Но уж никак не общаться настолько прямо и непосредственно.

Когда я проснулся, разумеется, уже настал ранний вечер. Амстердам наполнился ревом машин, шелестом велосипедных шин, мириадами голосов. Запахом крови, качаемой бьющимися живыми сердцами.

– Ты еще здесь, Голос? – шепнул я.

Молчание. Однако меня не покидало ощущение, да, твердое ощущение, что он где-то рядом. Я чувствовал себя совершенно несчастным, страшился за себя, боялся собственной слабости, неспособности любить.

Тогда-то все и случилось.

Я подошел к высокому, в полный рост, зеркалу на двери ванной комнаты, чтобы поправить галстук. Вы же знаете, какой я щеголь. Даже в нынешнем своем жалком состоянии я не преминул облачиться в элегантный пиджак от Армани и парадную рубашку, и теперь вот – ну да, хотел поправить яркий и стильный шелковый галстук с рисунком ручной работы. Но моего отражения в зеркале не оказалось!

Там оказался я – но не мое отражение. Другой я: улыбающийся, взирающий сам на себя победоносными сверкающими глазами, прижавший обе руки к стеклу, точно к окну темницы. Да, та же одежда, да и во всем прочем я, вплоть до длинных волнистых золотых локонов и ярких синевато-серых глаз. Но не отражение.

Я пришел в ужас. В ушах смутным эхом зазвучало слово «доппельгангер» – и весь ужас, связанный с этим словом. Не знаю, под силу ли мне описать, как жутко это все было – мое обличье, населенное кем-то иным, смеющееся надо мной, угрожающее мне.

Не подавая виду, что испугался, я продолжил как ни в чем не бывало поправлять галстук. А двойник продолжал улыбаться ледяной издевательской улыбочкой. В голове у меня раздался смех Голоса.

– Ждешь от меня похвалы, Голос? – спросил я. – А мне-то казалось, ты меня любишь.

Удар попал в цель. Его лицо – мое лицо – сморщилось, точно у плачущего ребенка. Он вскинул руки, словно бы защищаясь. Растопыренные дрожащие пальцы, растерянные глаза. Изображение исчезло, а на смену возникло настоящее отражение, я сам – озадаченный, слегка напуганный и не на шутку разозленный. Я в последний раз поправил узел галстука.

– Я люблю тебя! – произнес Голос печально, почти скорбно. – Люблю!

И снова задрожал, взревел, разбился смешением языков – русского, немецкого, французского и латыни.

Той ночью, начав очередной сеанс вещания из Нью-Йорка, Бенджи сказал, что так продолжаться не может. Он призывал юных вампиров покинуть большие города. Призывал старших членов нашего племени.

Я сбежал от всего этого в Анатолию. Хотелось снова увидеть Айя-Софию, прогуляться под древними сводами. Хотелось навестить развалины Гебекли-Тепе, старейшего неолитического поселения в мире. К черту проблемы нашего племени! Да с чего вообще Бенджи взял, что мы все – одно племя?

По моим прикидкам, когда Мариус сделал Бенджи Махмуда вампиром, тому было около двенадцати лет – но точно не знает никто, в том числе и сам Бенджи. Он родился в семье бедуинов в Израиле, но потом семья молодой пианистки Сибель – отчетливо ненормальной девицы – наняла его и перевезла в Америку, чтобы он стал ее компаньоном. В середине девяностых годов двадцатого века юные музыканты познакомились там с Арманом, но сами не причащались Крови вплоть до того момента, как Мариус применил к ним обоим Темную Уловку в виде дара Арману. Само собой, тот пришел в ярость. Он чувствовал себя преданным и горько сожалел, что человеческие жизни его подопечных оборвались так рано – ну и все такое. Однако Мариус сделал то единственное, что можно сделать с двумя смертными, которые, по сути, уже обитают в нашем потустороннем мире и на глазах теряют связь с миром, откуда пришли. Смертные подопечные вроде них – заложники судьбы. Арману следовало самому сообразить, что любой его враг-вампир запросто способен прикончить кого-нибудь из них, а то и обоих сразу, чтобы просто досадить ему. Так часто бывает.