В интересах государства. Аудиториум, часть 2 - Алекс Хай

Договорив, девушка с глазами лани положила указку на стол и, махнув рукой охране, вышла. Вслед за ней класс покинули и двое боевиков, которых сюда приставили явно для острастки. Не станет сейчас Аудиториум совершать глупости. Слишком много внимания приковано к тому, что здесь происходит.

А вот кто оказался идиотом и применил стимулятор, выяснить было бы весьма интересно и полезно. Как минимум потому, что за такой идиотизм нужно расплачиваться.

Парни тут же принялись перешептываться и то и дело косились на меня. Ну конечно, кто ж еще, как не Соколов с перечеркнутым гербом, мог быть кандидатом на применение стимулятора? Беднягам-то было невдомек, что я вообще не использовал Благодать. Хотя, не зная моей особенности, на меня и правда можно было подумать… Наследник опального рода как-никак.

– Соколов, а это точно не ты? – спросила блондинка, обернувшись ко мне. – Слишком уж внезапно ты появился на пороге Аудиториума… О тебе разные слухи ходят.

– Например? – угрюмо отозвался я.

– Все никак не могут взять в толк, откуда у потомка рода без Осколка взялась сила? Может твой отец продал те ваши земли, как раз чтобы обеспечить тебя винамием? Как раз хватило бы на пару доз…

– Я смотрю, вы отлично осведомлены о делах моей семьи, Анна Евдокимовна.

Девушка театрально вздохнула.

– Конечно, голубчик. Ведь мой отец курирует земельные вопросы в губернии.

Ага. Значит, Гордеева. Ее отец и правда ведал земельными реестрами в городской Думе. А род у нее знатный и весьма-весьма обеспеченный.

– Так что? – не отставала от меня Гордеева. – Может сознаешься? Тебе все равно не место среди таких, как мы.

О, идеальная пара для Денисова сыскалась. Эх, натерплюсь я еще горя из-за своего герба…

– Среди столь безвкусно одетых истеричек? – внезапно заступилась за меня Ирэн. – Думаю, Михаил Николаевич мало потеряет от отсутствия твоего общества. Аннушка, говори на два тона тише, пожалуйста. У тебя ужасно визгливый голос.

Гордеева задыхалась от возмущения, а Ирэн как ни в чем не бывало снова приложилась виском к парте.

«Ты бы не портила отношения со сверстниками», - посоветовал я.

«Плевать. Уже – плевать».

«Не понял?»

Ирэн не ответила. Я увидел, как она закрыла глаза, а ее лицо исказилось гримасой боли. Видимо, опять спазм накатил.

«Ты точно в порядке?»

«Нет. Но буду. Тошнит ужасно».

Я снова уставился на троицу ребят, о которых толком ничего не знал. Каждый из них мог оказаться виновником.

Теоретически, я мог попробовать влезть кому-нибудь из них в голову и поискать воспоминания о применении стимуляторов. И наверняка у меня бы это даже получилось довольно мягко благодаря способности сплетать ментальный и целебный потоки силы. Но это было рискованно: все же работа с памятью была запрещена абитуриентам, по крайней мере в стенах Полигона.

Но даже если бы у меня это получилось, передо мной стояла моральная дилемма.

С одной стороны, сдав истинного виновника, я бы избавил от кучи неудобств ребят, которые играли честно, завоевали победу своими силами и не заслужили коллективного наказания.

С другой – все это стало бы стукачеством. Хотя с чего бы мне о них беспокоиться? Если я вытащу нас с Иркой отсюда, какая разница, как?

– Значит, никто не собирается сознаваться? – Корсаков встал, обвел всех нас внимательным взглядом. – Уходим на дальнейшие разбирательства?

– Мне бы этого не хотелось, – честно признался я.

– Мне бы тоже, – согласился приятель Корсакова.

Гордеева продолжала метать на нас с Ирэн полные ненависти взгляды.

– Анна Евдокимовна, вам есть что сказать? – спросил я.

– Лишь то, что я трачу драгоценное время в этом зале! Ничего я не принимала. Узнай об этом мой отец, он бы отсек меня от рода за то, что его опозорила!

Я развалился на парте и ментально дотянулся до Ирэн.

«Ничего не понимаю. Как их расколоть или спровоцировать признаться? Может подашь идею?»

Ирэн вздрогнула.

«Они ничего тебе не скажут. Потому что не смогут признаться».

«В смысле?» – не понял я.

«Это я, Михаил. Это я приняла стимуляторы».

«Да что ты такое говоришь? Ты же ни разу даже не заикалась об этом. Да и зачем тебе?».

«Еще бы я начала о таком болтать!» – воскликнула девушка у меня в голове. – «Конечно, сделала все втайне».

Я пялился на нее, не веря услышанному.

«Ир, ты бы и так выстояла. Зачем?»

«Испугалась. Боялась, что не пройду. Не хотела подвести семью…»

Так вот почему ее так развезло. Стимуляторы, если я правильно понимал их работу, активировали внутренние резервы на краткое время, но расплачиваться за это преимущество приходилось и здоровьем, и отходняками.

Ирэн осторожно повернула голову в мою сторону и уставилась мне в глаза.

«Дура!» – не выдержав, закричал я ей в голову, и она болезненно поморщилась.

«Знаю. Я старалась сделать все незаметно. Думала, смогла перехитрить… Прости. Прости, что разочаровала тебя, да еще и втянула во все это».

Твою же мать! Что мне было теперь делать? Сдать Ирку, чтобы самому зачислиться в Аудитриум без Третьего испытания? Или сейчас промолчать, получить отсрочку и попробовать стереть ей память, чтобы аудиториумцы не смогли ее вычислить?

И смогу ли я стереть ей память так, чтобы не повредить и без того ее многострадальную голову? Все-таки манипуляция была опасная, а превращать ее во вторую Матильду я бы ни за что не хотел. Или дернуть Пистолетыча, чтобы он подсказал решение?

Черт. Черт! Черт!!!

Но если мы уйдем на разбирательства и проверку памяти, наверняка выйдем за все сроки. Группы укомплектуют, и нас скорее отправят доставать вступительные на следующий год. Не знаю, как у них это было заведено. Рискованно… Мне нельзя было пропускать этот год. Все слишком завертелось.

Двери класса отворились, и следом за охранниками вошла Адлерберг.

– Господа, вы готовы поделиться со мной информацией? – спросила она и почему-то задержала взгляд на мне.

С большим усилием я сохранил невозмутимое выражение лица. Адлерберг снова взялась за указку и принялась тихо постукивать ею по краю стола. Звук ужасно раздражал, но мне показалась, что она делала это специально для того, чтобы еще больше нас нервировать.

Впрочем, она могла особо и не стараться: все в классе были взвинчены до предела. Никто не хотел уходить на дополнительное разбирательство и ставить под угрозу собственное поступление.