Концерт для баяна с барабаном - Анна Вербовская

— Не стой столбом! Шевелись!

Я мигом сбросила с себя пальто и ботинки и, подгоняемая криками «Давай-давай, шевелись!», поспешила на бабушкин голос, доносившийся со стороны кухни.

От увиденной картины я остолбенела.

Бабушка стояла у раскрытого настежь балкона, спиной ко мне, и, прижав к бокам локти, часто-часто махала кистями рук. Прямо как порхающий на лугу мотылёк.

— Что стоишь, как истукан?! — не оборачиваясь ко мне, сердито сказала бабушка. — Делай, как я!

Она раскинула руки широко в стороны и, подобно реактивному лайнеру, заходящему на посадку, принялась крениться всем корпусом из стороны в сторону.

Тут я догадалась, что бабушка просто-напросто делает зарядку и сейчас, скорее всего, перейдёт к приседаниям.

И она действительно принялась приседать, и махать руками, и подпрыгивать, и раскачиваться, как дерево на ветру.

— Повторяй за мной! — кричала бабушка. — Повторяй!

И я, чтобы не огорчать бабушку, вслед за ней тоже стала махать, и приседать, и раскачиваться.

— И о чём твои родители думают?! — сердито крикнула она. — Хоть бы летать научили!

«Меня?», — чуть не спросила я и осеклась. Потому что в это время бабушка накренилась особенно сильно и я увидела, кому предназначались эти виражи, и прыжки, и пируэты! Вся эта бабушкина лётная наука. Индивидуальные уроки высшего пилотажа.

Он сидел на краю балкона, судорожно обхватив когтями перила, чтобы не свалиться вниз. Маленький пушистый мячик с огромным носом Бабы Яги. Испуганно таращил круглые глазёнки и топорщил светлые перья. Смешной, похожий на сову… пустельжонок! — догадалась я.

Наверное, я произнесла это вслух, потому что бабушка вышла из пике, растерянно обернулась и принялась смущённо теребить край фартука.

— Вот ведь, — как бы извиняясь, сказала она, — стучался…

— Куда? — не поняла я.

— В дверь. Куда ж ещё?

И бабушка рассказала, как в балконную дверь снаружи кто-то стал стучаться и грохотать. И чуть не выломал её совсем. И как она уже хотела звонить в прокуратуру. Но безобразник, видимо, сам испугался и со страху забрался на перила.

— Уже битый час сидит, — пожаловалась бабушка, — ни туда ни сюда.

Пустельжонок таращился на нас, оцепенев от ужаса, и, по-моему, даже перестал дышать.

А я представила себе бабушку, парящую высоко-высоко в небе, выше облаков — вместе с утками и пустельжатами.

Бабушка широко и неспешно взмахивала руками. Лениво крутила по сторонам головой. Болтала в воздухе ногами, обутыми в старые стоптанные тапки. И фартук её развевался по ветру, как огромный цветастый флаг.

И мне стало очень смешно.

Я раздула щёки и затряслась, чтобы не расхохотаться вслух. А пустельжонок как-то странно булькнул и тоже затрясся. Он трясся и раскачивался, хлопая себя по бокам крыльями. И в какой-то момент провалился вниз. Только что сидел на перилах — и вот его уже нет.

Мы свесились с балкона. Он взмахнул крыльями, как его учила бабушка. — Раз. Другой. И полетел. Поначалу неровно, заваливаясь на бок. Потом выправился. Осмелел. Даже что-то крикнул на своём гортанном языке.

Тут же к нему подлетели его родители, заволновались, закружили вокруг. Мы с бабушкой обрадовались, что всё так хорошо обошлось. И стали подпрыгивать и махать им руками, провожая в дальний путь.

Но, сделав круг, троица благополучно приземлилась на нашей крыше. Над головой привычно зацокало, загрохотало гулкое железо…

Бабушка окаменела лицом, отяжелела фигурой и с минуту стояла совершенно неподвижно, как изваяние. Потом резко захлопнула балконную дверь. Пробурчала себе под нос что-то вроде «вот и ладно». Или «стало прохладно». А может, «будь вы неладны». Я не расслышала.

Не переставая ворчать, она придвинула табуретку к буфету. Кряхтя, взобралась на неё и потянулась к самой верхней полке.

«За валерьянкой», — догадалась я.

Но когда бабушка, всё так же кряхтя и охая, слезла с табуретки, в руках у неё оказались дрожжи и пакет муки.

— А не испечь ли нам сегодня пирого-о-ов? — задумчиво протянула она.

— С яблоками?

— С чем же ещё? Только, чур, начинку не ковырять.

— Да ты что, ба! Я никогда…

— Никогда она… помогай давай… ишь, расселась…

Ну разве я вам не говорила, что бабушка у меня мировая?

Даже когда ворчит.

Мой дедушка — артист. В прямом смысле этого слова. Он артист с большой буквы «А». Ну, в том смысле, что фамилия у него Антонов. Он играет в этом театре, как его там, драм… пам-пам… ну, неважно, в общем. Ещё он снимается в сериалах. Он уже в двух снялся. В первом он играл бандита, такого злобного, в наколках. А потом его повысили, и он сыграл главного милицейского начальника всех милиционеров.

Ну, вы, конечно, помните моего дедушку: крепенький такой, с лысиной. Ну, этот сериал все тогда смотрели. Даже мы с бабушкой.

Я очень люблю своего дедушку. Но не за то, что он артист и что он такой знаменитый. Я его люблю за сюрпризы. Мой дедушка без этих сюрпризов просто жить не может. Устраивает их всегда и всем. Бабушка когда-то из-за этих сюрпризов от него навсегда ушла.

Про один такой дедушкин сюрприз я и хочу вам рассказать. Давно это было. Наверное, год назад. А может, полтора. Я тогда совсем маленькая была. Позвонил в тот раз нам дедушка и говорит:

— Собирайтесь живо с мамой. Едем в зоопарк. У меня отменили репетицию. Есть два часа свободных до съёмок. Отвезу вас. Сам давно в зоопарке не был, да и с вами пообщаться охота.

Нам тоже была охота пообщаться с дедушкой, поэтому мы с мамой начали собираться. Собирались мы очень быстро, потому что хорошо знали нашего дедушку. Но оказалось, что знали мы его всё-таки не очень хорошо, потому что уже через минуту после телефонного звонка дедушка стоял в дверях нашей квартиры. Это и был дедушкин сюрприз. Дело в том, что он звонил снизу, от подъезда.

— Ну что, не готовы ещё, копуши? — весело спросил дедушка. — Давайте, давайте, а то не успеем ничего посмотреть. У меня съёмки через два часа.

Я быстро натянула куртку и шапку, и мы выбежали из квартиры. Мама даже губы не успела накрасить.