Изумрудная скрижаль - Александр Руж

Максимов смотрел на лекаря с надеждой, Вероника – с ужасом, как на колдуна, совершающего что-то богопротивное.

– Подставляйте блюдце, – скомандовал граф. – У вас в России для этого прокалывают безымянный палец, но я придерживаюсь французской методики. В ногах давление крови выше, несколько капель мы наберем, а больше пока и не надо.

Максимов поднес посудину к кровати, Ингерас сделал крошечный надрез между пальцев Аниты, и в блюдце закапала темная жидкость. Когда набралась лужица объемом с наперсток, граф зажал ранку пальцем в перчатке, немного подержал, бережно опустил ступню на простыню и прикрыл одеялом. Анита во время этой процедуры не очнулась – она не ощущала боли.

– Вы слышали что-нибудь о работах Мальпиги? – поинтересовался граф, доставая из саквояжа микроскоп и прикручивая его к столу.

Нет, – честно ответил Максимов.

– А понятие «кровяные шарики», введенное Левенгуком, вам знакомо?

– Нет.

– Может, вам, по крайней мере, доводилось слышать о лейкоцитах, открытых Хьюсоном?

– Не доводилось.

– Я мог бы прочесть вам лекцию об анализе крови… кстати, мне посчастливилось внести в этот процесс свою скромную лепту, усовершенствовать его… но не стану утомлять вас научными терминами.

Господин Ингерас отрегулировал микроскоп и задвинул под тубус блюдце с кровью Аниты. Приник глазом к окуляру, на несколько минут застыл – будто слился с прибором воедино. Максимов не дышал, Вероника тоже прочувствовала ответственность момента, глядела на графа уже не со страхом и отвращением, а как-то по-новому – как на волшебника, могущего сотворить чудо. Пусть даже этот волшебник практикует черную магию – главное, чтобы помогло.

Максимов мог видеть лишь глаза графа над шерстяной перевязью, и выражение этих глаз ему не нравилось. Они сделались удивленными, потом хищными, а под конец в них вообще промелькнуло нечто плотоядное.

– Что там? – не вытерпел Максимов. – Говорите же!

Граф перестал замечать окружающих. Увлеченный своим делом, он манипулировал на манер фокусника. Вот в его руках возникло откуда-то маленькое стеклышко, вот появилась трубочка, из которой он выдавил в кровь на блюдце немного пасты охристого цвета. Деревянной лопаточкой намазал получившуюся смесь на стеклышко, положил под микроскоп. Долго настраивал окуляр, рассматривал. Не удовольствовавшись проделанным, накапал в блюдце еще какого-то снадобья из темного флакона, вновь погрузился в разглядывание.

Наконец оторвался от окуляра и помассировал глаз кончиками пальцев.

– Могу вас обрадовать, – промолвил он удовлетворенно. – Я берусь за лечение вашей супруги. Но, как вы понимаете, ничего обещать не могу.

– Плевать мне на ваши обещания! Сделайте что-нибудь!

Граф неторопливо убрал в саквояж микроскоп и ланцет. Содержимое блюдца с тщательностью перелил в пробирку, закупорил пробкой и упрятал туда же. «Зачем это ему?» – подумал Максимов, но вслух ничего не сказал.

– Имейте в виду: лечить я ее буду своими методами, – безапелляционно объявил Ингерас. – Они отличаются от методов традиционной медицины, и современные доктора их вряд ли одобрят.

– К дьяволу современных докторов! – выпалил Максимов. – Если вы ее спасете, значит, ваши методы – самые правильные.

Граф подошел к окну и выглянул во двор. Снаружи уже смеркалось. Дождь прекратился, но свинцовые тучи не расходились.

– Задерживаться здесь нельзя. У вас есть экипаж? Нет? Ничего, доберемся на моем. Необходимо снести пациентку вниз и уложить в карету. Сейчас я позову Йонуца.

– Не надо! – поспешно возразил Максимов. – Я сам.

– Как хотите. Тогда жду вас внизу.

Граф двинулся к выходу, но Максимов остановил его:

– Ваше сиятельство…

– Что еще?

– Сколько времени на ваших часах?

Ингерас извлек свой хронометр, взглянул на стрелки.

– Четверть шестого. До моего замка – около двух часов езды, по скверной дороге будет дольше, но к ночи доберемся.

– Я не об этом. Судя по вашим часам, я уже десять минут как должен быть мертв.

Глаза Вероники полезли на лоб – она понятия не имела о состоявшейся в трапезном зале необычной дуэли. Человек в черном спрятал хронометр и проронил:

– Вы не умрете. Иглы совершенно безвредны, никакого яда в них не было. Я вас обманул.

– Для чего?!

– Я изучаю людей. Сказать человеку, что ему осталось жить полчаса, – мой любимый прием. Забавно наблюдать, как ведут себя те, кто это слышит… Девять человек из десяти бьются в истерике, проклинают меня и пытаются задушить. Последнее, как вы убедились, сделать не так-то легко… Но вы повели себя иначе и тем заинтересовали меня. Понимаете, здесь, в сердце Трансильвании, иногда бывает невыносимо скучно, а вы оказались неплохим собеседником. И ваша история меня тронула.

– Потому вы и согласились мне помочь?

– Поэтому тоже… – Граф больно сжал плечо Максимова своими костистыми пальцами. – Вы предложили свою жизнь в обмен на жизнь вашей жены. Такими словами не разбрасываются.

Установилось молчание. Вероника бочком подобралась к лежавшему грудой в углу господскому скарбу – она уже сообразила, что надобно собираться в дорогу. Граф легонько отпихнул Максимова от себя.

– Довольно болтать. Время дорого!

И вышел.

Оставив Веронику в комнате паковать вещи, Максимов спустился вниз, чтобы расплатиться с хозяином трактира. Тот сидел на кухне и выглядел изрядно напуганным. Максимов сунул ему несколько монет и знаками пояснил, что уезжает вместе с господином в черных одеждах. Был уверен, что трактирщик несказанно обрадуется – он ведь уже неоднократно намекал, что присутствие холерной больной наносит ущерб его заведению.

Однако болван, который целую неделю притворялся, будто не знает ни одного приличного языка, бегло затараторил на ломаном русском:

– Гашпадин жнай, ш кем ехай? Это граф Рэу, повашему «жлой»…

То, что трактирщик заговорил по-русски, Максимова не удивило. Валахия уже больше года находилась под объединенным протекторатом России и Турции, фактическое руководство краем осуществлял полномочный комиссар, присланный из свиты его величества императора Николая Первого, поэтому здешние обитатели стали быстро приспосабливаться к новым реалиям.

– Что ты болтаешь? – нахмурился Максимов. – Какой Рэу?

– Гашпадин не жнай? О, у него многие имена! Это штрашный! Как шатана… Ешли гашпадин – добрый хриштиан, гашпадин не ехай ш ним!

Нельзя сказать, что Максимов был в восторге от своего нового знакомого. Дело даже не в том, что граф Ингерас внушал ему страх своим видом – Максимов был не из робких, и подобный маскарад его не пугал. Куда больше ему не нравилось поведение графа. Менторский тон, барская снисходительность, дурацкий розыгрыш с якобы отравленными иглами – все это выводило из себя. Очень хотелось поставить зарвавшегося шута на место, показать ему, что он имеет дело с человеком как минимум равным себе. Однако Максимов изо всех сил сдерживался: он помнил, что Ингерас взялся лечить Аниту, и уже за одно это можно было стерпеть любые выходки.