1812. Фатальный марш на Москву - Адам Замойский

А далее в залах Тюильри неуютно толпились две сотни чиновников и сановников при полном придворном параде. Их стали созывать с момента первых признаков начала родов у императрицы. Время от времени одна из дежуривших у постели фрейлин выходила, чтобы сообщить собравшимся о том, как идут роды. По мере течения вечера слуги принесли небольшие столики, накрыв их легким ужином: цыплята с рисом и шамбертен, чтобы промочить горло.

Однако рассевшуюся было атмосферу вновь сгустило ощущение, что происходящие в спальне императрицы процессы явно далеки от нормальных. Около пяти утра великий маршал империи вышел и уведомил всех о том, что боль отступила и императрица заснула. Затем он разрешил собравшимся разойтись по домам, но предупредил о необходимости находиться в состоянии готовности к вызову во дворец. Некоторые уехали, но большинство придворных устроились кто как на лавках и свернутых коврах, превращенных в импровизированные матрасы, и улеглись там прямо в парадном облачении и при регалиях в стремлении урвать хоть маленькую толику сна.

Наполеон неотрывно находился с Марией-Луизой, он разговаривал с ней, старался утешить и подбодрить со всей плохо скрываемой нервозностью будущего отца. Когда она уснула, Дюбуа сказал императору, что тот может пойти и немного отдохнуть. Наполеон умел обойтись без сна. Излюбленным способом расслабления для него служила горячая ванна, каковую он считал самым подходящим средством для борьбы с большинством хворей, будь то простуда или констипация, которые одолевали его регулярно. Именно так он и поступил в описываемом случае.

Однако императору не пришлось особенно долго наслаждаться купанием в горячей воде, поскольку Дюбуа поспешил к нему по скрытой лестнице, ведущей из апартаментов Наполеона в спальню императрицы. Родовые схватки возобновились, а доктор беспокоился из-за того, что ребенок шел неправильно. Наполеон спросил врача, существует ли какая-то опасность. Дюбуа кивнул, сетуя по поводу осложнений, возникших у императрицы. «Забудьте, что она императрица и обращайтесь с ней так, как если бы она была женой лавочника с улицы Сен-Дени, – оборвал его Наполеон и добавил: – В любом случае спасайте мать!» Он выбрался из ванны, наскоро оделся и отправился вниз к докторам, дежурившим у постели жены.

Увидев, как Дюбуа достает щипцы, императрица вскрикнула от страха, но Наполеон успокоил супругу, взял ее за руку и гладил, пока графиня де Монтескью и доктор Корвизар держали роженицу. Ребенок шел ножками вперед, и Дюбуа углубился в труды, чтобы вытащить младенца. Он тянул, потом отпускал и, наконец, примерно в шесть утра закончил работу. Дитя казалось мертвым, и Дюбуа, отложив его, вместе с другими занялся матерью, для которой кризис еще не миновал.

Но вот Корвизар взял ребенка и принялся энергично растирать его. Примерно через семь минут новорожденный ожил, и тогда врач передал его графине де Монтескью, возвестив о рождении мальчика. Увидев, что опасность для Марии-Луизы миновала, Наполеон взял ребенка на руки, вбежал в соседнее помещение, где уже в предчувствии самого скверно исхода ожидали высшие офицеры и придворные империи, и воскликнул: «Зрите же короля Рима! Две сотни пушечных выстрелов!»

Когда, спустя недолгое время, падчерица императора и жена его брата, королева Гортензия, подошла поздравить Наполеона, тот ответил ей: «Я не чувствую счастья – бедняжка так страдала!»{9} Он действительно думал так. Они поженились всего год назад, и династический брак быстро превратился в семейную идиллию. Одна из тринадцати детей австрийского императора Франца II, Мария-Луиза была любимицей отца, его «adorable poupée» («очаровательной куколкой»). Ее растили в ненависти к Наполеону, говоря о котором неизменно употребляли эпитеты вроде «корсиканец», «узурпатор», «Аттила» или «антихрист». Но дипломатия потребовала жертв, и девушка склонилась перед волей отца. Когда же она познала радости супружеской постели, ее восхищение французским императором не знало предела. Наполеон, до дрожи преисполненный благоговения от возможности иметь в женах «дочь цезарей», как он называл жену, бывшую к тому же вдвое младше его, быстро превратился в счастливого супруга. Словом, оба радовались жизни как простые влюбленные друг в друга муж и жена из среднего класса.

В тот же вечер, пока вся столица праздновала событие, дитя окрестили в соответствии с вековыми ритуалами французского королевского семейства. На следующий день Наполеон, восседая на императорском троне, давал большую аудиенцию, принимая официальные поздравления. Затем весь двор отправился за ним, чтобы лицезреть инфанта, лежавшего в великолепной посеребренной колыбели, подаренной государю жителями Парижа. Разрабатывал ее художник Пьер Прюдон. Он изобразил фигуру Славы, держащей триумфальную корону, и молодого орленка, поднимающегося к яркой звезде, каковая символизировала Наполеона. Канцлеры Légion d'honneur (Почетного легиона) и Croix de fer (Железной короны) положили знаки обоих орденов на подушечку рядом со спящим ребенком. Живописец Франсуа Жерар сел за написание портрета.

На протяжении многих дней поток поздравлений и выражений покорности тек в императорский дворец отовсюду – города присоединялись к ликующему Парижу по мере того, как новость достигала их, и отправляли в столицу свои депутации. Потом все повторялось, как только известие долетало до ушей людей, живших во все более удаленных уголках империи и в других странах. Ничего удивительного – нечто подобное и должно было происходить в сложившейся ситуации. Однако в празднованиях и поздравлениях присутствовало нечто большее, чем выражение верноподданнических чувств населения, Для большинства французов рождение мальчика служило неким знаком – символом, знаменовавшим начало эры мира и стабильности, а может и чего-то еще не менее важного.

До того в течение целых девятнадцати лет Франция почти беспрерывно воевала. С 1792 г. против нее действовала коалиция Пруссии и Австрии. В последующие годы к этим державам присоединялись Британия, Испания, Россия и другие государства поменьше, и все они горели желанием задушить революционную Францию и восстановить династию Бурбонов. Война шла не из-за территории, нет, она являла собой идеологическую борьбу за будущий порядок в Европе. Если оставить в стороне зверства, революционная Франция принесла в жизнь народа все идеалы Просвещения, и само уже существование этой страны рассматривалось монархическими режимами как угроза их выживанию. Франция широко пользовалась этим оружием для самозащиты путем экспорта революции и разжигания огня мятежей в землях врагов. Постепенно она перестала быть жертвой и превратилась в агрессора, но, тем не менее, продолжала сражаться за выживание. Революционная Франция не могла гарантировать себе длительного мира, поскольку почти все прочие государства в Европе не желали примириться с самим существованием республиканского строя и стремились уничтожить его.

Захват власти в Париже в ноябре 1799 г. генералом Наполеоном Бонапартом должен был бы, казалось, разорвать сей порочный круг страха и агрессии. Он обуздал демагогов, закрыл ящик Пандоры, открытый революцией, и навел порядок в стране. Как дитя Просвещения и одновременно деспот, он мобилизовал энергетические потоки внутри Франции и начал управлять ими ради строительства отлично организованного, процветающего и мощного государства – «état policé», о котором мечтали философы Просвещения.