На пороге ночи - Серж Брюссоло

Робин вытер слезы и вышел из комнаты, решив снова побродить по берегу озера. Он старался дышать как можно глубже, но свежий воздух с трудом проникал в его стиснутую тревогой грудь. Какие увлекательные игры он когда-то устраивал здесь на этих трех арпанах[3]лужайки. Большая часть их рождалась из уроков истории, что преподавала ему Антония. Особенно ему нравились занятия, во время которых он, сидя рядом с матушкой, листал вместе с ней извлеченные из шкафа огромные книги в кожаных переплетах. Антония открывала мальчику удивительный мир Европы, Южной Умбрии, и ее нежное дыхание приятно щекотало ему ухо. Сначала они просто рассматривали картинки, затем матушка стала учить Робина читать, но, даже овладев чтением, он предпочитал устные рассказы.

«Матушка, – просил он, поуютнее устраиваясь у нее на коленях, – я хочу послушать историю про волшебную лампу, у вас такой чудесный голос. Давайте сделаем вид, что я еще маленький и не умею читать».

«Но ты и правда еще маленький, слава Богу!» – говорила Антония, и в ее словах звучало легкое беспокойство.

Робин брел вдоль берега, не замечая, что его ноги до щиколоток промокли от росы. Ему попадались забытые в траве игрушки: мечи гладиаторов, шлемы из папье-маше со следами ударов. Привыкший вести тихое и незаметное существование, Андрейс в течение последних лет вынужден был неустанно трудиться и проявлять чудеса изобретательности, чтобы удовлетворять все прихоти сына. Его мастерская, где изготавливались костюмы и аксессуары, соответствующие всем мыслимым эпохам, работала круглосуточно. Одно время Робин был без ума от наполеоновской эпопеи, потом заболел Римом и гладиаторами, «морскими» сражениями на озере и игрой в рабов, которых бросали на съедение хищникам. Затем наступил «египетский» период, сменившийся «мушкетерским» с бесконечными дуэлями, после которых маленькие пажи ходили покрытые шрамами и ссадинами. Каждое увлечение порождалось очередным историческим фильмом, просмотр которых организовывала Антония. Робин больше всего на свете любил эти волшебные вечера: в зале появлялся жужжащий киноаппарат, и Андрейс устанавливал на него бобины, на которые наматывалась бесконечная целлулоидная пленка. Он увидел фильмы «Бен Гур», «Война и мир», «Клеопатра», «Крушение Римской империи», «Камо грядеши», «Последний день Помпеи»…

Киноактеры Робина не интересовали. Антония говорила, что они просто тщеславные шуты и не стоит их принимать всерьез.

«Артисты – те же слуги, – заявила она в один из вечеров, – их задача – развлекать нас, и не следует придавать им слишком большое значение».

Но удовольствие от увиденного на экране во время киносеансов не шло ни в какое сравнение с тем наслаждением, которое Робин испытывал от близости к матушке: он сидел, тесно прижавшись к ней, иногда она клала его голову к себе на колени и ласково проводила рукой по волосам. Он был бы счастлив так сидеть вечно. В то время как глаза мальчика устремлялись на живые картинки экрана, все его напряженное внимание сосредотачивалось на тех нескольких сантиметрах кожи головы, покрытой вьющимися волосами, которых касались пальцы Антонии. Робин хотел бы раствориться в ней, составлять одно целое с ее плотью, покоиться еще не родившимся младенцем в ее чреве.

«Красавчик мой, – ворковала Антония, – крошка моя, мой маленький принц, мой королек…»

Она нашептывала эту колыбельную с такой нежностью, что Робин в конце концов засыпал, пока на экране по арене Большого цирка грохотали колесницы, теряя на бешеном скаку колеса и давя неловких возниц, шли на дно галеры, пылали форумы, или вулканы погребали под своим пеплом города.

Потом наступил период «Тарзана», и Робин целое лето пробегал в одних трусиках из ткани «под леопарда», взбираясь на ветки деревьев парка и испуская грозный боевой клич. Для того чтобы сделать игру интереснее, Антония где-то достала настоящих львенка и слоненка и выпустила их в лес.

«Ты можешь повелевать ими, – объяснила она Робину, – и они будут тебя слушаться. Не забудь, что ты обладаешь даром понимать язык диких зверей».

Робин сразу же приступил к эксперименту. Как ни странно, животные действительно ему повиновались.

Теперь, воспроизводя все это в памяти, мальчик осознавал, что жил в настоящем раю. По крайней мере до того момента, как обнаружил на верхней полке библиотеки альбом с фотографиями. Почему ему взбрело в голову взобраться на верхнюю ступеньку медной стремянки, с которой становились доступны наиболее удаленные книги, он не знал. Что за бес подтолкнул его тогда к этому фолианту в синем кожаном переплете? Не увидел ли он однажды, как Антония прятала его там, уверенная, что за ней никто не наблюдает? Возможно. Так или иначе, альбом попал Робину в руки. Его заполняли десятки фотографий. Сначала Робину показалось, что на всех карточках изображен он, однако через мгновение стало ясно, что на них запечатлены два незнакомых мальчика. Два ребенка, удивительно на него похожие: те же белокурые волосы и голубые глаза, тот же тип красоты. Дети были сняты в позах, которые Робин много раз принимал перед фотоаппаратом Антонии. Вот они стоят в военной форме, до мельчайших деталей повторяющей принадлежавшую Робину, строят пирамиды, сражаются на озере с пиратами, изображают Тарзана в тех же леопардовых трусиках… Его обдало холодом. Оказывается, он был не единственным, а лишь одним из множества актеров, подхвативших роль, написанную для их знаменитого предшественника.

Впервые в жизни Робин ощутил уколы ревности. Соперников звали Уильям и Декстер, им в альбоме посвящались специальные разделы, в начале которых были проставлены даты их пребывания во дворце. В результате несложных подсчетов мальчик установил, что оно ограничивалось примерно восемью годами, и стал лихорадочно соображать, много ли времени прошло с тех пор, как он здесь появился, и сколько ему тогда было лет.

Неизвестность дальнейшей судьбы этих исчезнувших мальчиков, неожиданно вторгшихся в его жизнь, наполняла сердце Робина смутным беспокойством. Что же могло с ними произойти?

«Может быть, это мои старшие братья, убитые большевиками?» – часто спрашивал он себя.

Это вполне могло оказаться правдой. Антония никогда о них не упоминала из боязни причинить ему боль. Робин вспомнил, что она часто предупреждала об опасности, которая подстерегает его за стенами дворца, о врагах, жаждущих помешать осуществлению их планов. Неужели его ждет та же судьба? Удастся ли террористу проникнуть во дворец и расправиться с ним?

Сидя на покрытом ковром полу библиотеки и положив перед собой альбом, Робин считал и пересчитывал, пытаясь определить, какой срок имелся у него в запасе. Если он не ошибался в подсчетах, конец был близок. Вдруг в памяти всплыли десятки загадочных фраз, которыми порой обменивались родители. После страшной находки слова «оставшееся время» приобретали новый зловещий смысл. Вот чем могла объясняться печаль Антонии, ее отстраненность – ведь она дважды пережила это в прошлом. Она знала, что Робин обречён, он будет похищен так же, как Уильям и Декстер. Всех ее детей подстерегало проклятие, ждала периодически повторяющаяся злая судьба. Тщетно пыталась Антония убежать, скрыться за высокими стенами, каждый раз большевистские убийцы нападали на след и расправлялись с ее мальчиками. Теперь пришла очередь Робина, самого младшего из наследников.