Святой и грешница - Ульрике Швайкерт

— Спокойной ночи, мадам, — пожелал он на прощанье и вышел.

Хозяйка окинула взглядом притворявшихся спящими девушек и вернулась к столу. Эльза решила, что нет никакого смысла дежурить возле найденной блондинки, как вдруг из приоткрытого рта незнакомки прозвучал стон и она открыла глаза.

Вокруг было темно. Она парила, не чувствуя своего тела. Где она находилась? Что с ней произошло? Она больше не могла этого вспомнить. Кто она? Различные имена и лица приходили ей на ум, но ни одно не вызывало сильных чувств. Возможно, она вообще была не человеком, не живым существом, а только лишь мыслью в пустоте, прежде чем Бог создал вселенную? Этот образ вызвал у нее умиротворение. Темнота уже не пугала. Ей не нужно было сильно стараться, чтобы оставить это место позади себя. Все шло по замыслу Бога, и она будет парить в темноте до тех пор, пока Творец не возьмется за дело и не скажет: «Да будет свет!»

И свет появился! Сначала это было слабое красноватое мерцание, которое можно было принять за иллюзию, однако постепенно оно усиливалось, причиняя боль.

Вслед за красным светом появились звуки. Но это была не музыка, а голоса. Различные голоса. Мужчина и женщина, затем еще кто-то. Они что-то говорили, нарушая божественную гармонию, царившую до начала мироздания. Как они посмели вмешаться? Почему не подождали своей очереди? Ей хотелось сердито наморщить лоб, но как это сделать без тела? Словно чтобы переубедить ее в обратном, всю ее пронзила боль. Она началась в голове, прошла по спине и плечам и дошла до ног. Разочарованно она вынуждена была признаться себе, что не является бестелесной мыслью. Она начала понимать отдельные слова, звучащие вокруг нее. Мужчина стоял слева, женщина — справа. Раздался третий голос, еще одной женщины, вероятно, моложе первой. Кто-то взял ее руку, затем пальцы ощупали шею. Холодный легкий ветерок коснулся обнаженной кожи.

Пришло время открыть глаза. Однако прежде чем она пришла в себя, дрогнули ее веки и яркий свет ударил ей в глаза. Круглое мужское лицо склонилось над ее обнаженным телом. Мощная рука держала масляную лампу. Боль молнией пронзила ее голову, и она быстро сомкнула веки. Хотя ей и не хотелось повторять попытку, но через некоторое время она открыла глаза еще раз. На этот раз все было спокойно. Не было слышно ни голосов, ни шагов, свет был приглушен. Боль утихла, и она несколько раз моргнула, пока туманное изображение не стало таким четким, что она могла что-то распознать.

Почерневшие от старости и сажи балки и стропила. Пахло сыростью и плесенью, но в то же время чем-то сладким. Все казалось ей чужим. Таким же чужим, как и ее тело, которое теперь отзывалось еще более острой болью. Она снова попыталась сконцентрироваться на окружающей обстановке.

Казалось, что где-то далеко есть одеяло. Если бы она встала, то смогла бы дотянуться до него кончиками пальцев. Если бы она была в состоянии встать — и вообще пошевелиться! Веки тем не менее слушались ее хорошо, и она попыталась пошевелить губами и языком.

Морщинистое лицо пожилой женщины попало в ее поле зрения. Та подняла лампу и посмотрела на нее. Девушка быстро закрыла глаза, однако от боли снова медленно открыла их.

— Ты все-таки проснулась, — констатировала женщина. В ее голосе не было ни радости, ни облегчения. Ее щеки были покрыты румянами, а к подбородку прилипли крупинки сажи. Из-под неопрятного чепчика торчало несколько прядей седых волос. Ее губы были накрашены красным цветом, однако это не делало ее красивее. Когда она наклонилась, девушка увидела морщинистую кожу ее обвисшей груди.

— Кто ты? Ты меня слышишь? Скажи мне свое имя и откуда ты?

Открыть глаза было непросто. Но вспомнить, кто она, и даже проговорить это? Пожилая женщина с обвисшей грудью требовала от нее невозможного! Девушке снова захотелось вернуться в благословенную темноту, в которой она была лишь мыслью Бога.

Женщина наклонилась вперед и ущипнула девушку за бедро.

— Ай! — возмущенно вскрикнула она и вздрогнула. — Что ты себе позволяешь? — ее голос был грубым и чужим и царапал гортань.

Накрашенные губы пожилой женщины скривились в усмешке.

— Значит, ты не немая, моя голубушка. Кажется, ты сможешь сделать глоток.

Из тени появилась фигура с каштановыми волосами и подошла к женщине.

— Мамочка, принести вино?

— Мара! Что я тебе сказала? — Женщина подняла руку, будто хотела дать ей пощечину, но девушка, уклоняясь, отступила. Хозяйка опустила руку. — Ну, ладно, принеси черничное вино. Думаю, ей нужно что-то крепкое.

Просунув руку под голову незнакомки, Эльза подняла ее и прижала горлышко бутылки к губам. Девушка сделала два глотка, и ее щеки порозовели. Она резко открыла глаза и приподнялась. Одеяло сползло с обнаженной груди. Девушка закашлялась, слезы покатились по щекам, судорожно изогнувшись, она рывком выдохнула.

Хозяйка ухмыльнулась и кивнула:

— Вот теперь мы можем поговорить. Мара, иди спать!

— Ну, мамочка, пожалуйста, — взмолилась девушка, — мы умираем от любопытства и хотим знать, что произошло.

Эльза покачала головой, но ее лицо не было хмурым. Она посмотрела на блондинку на кровати, которая уставилась на нее своими большими глазами, вцепившись двумя руками в одеяло и стыдливо натянув его на грудь.

— Ну хорошо, — согласилась она. — Принеси нашей гостье рубашку и вина и посмотри, осталось ли что-то в котелке. Может быть, она сможет поесть.

— Спасибо, мамочка! — Мара быстро ушла. Ее пышные каштановые волосы легкими волнами спадали на спину. Прежде чем она вернулась с рубашкой, из темноты вышли другие тени, принесли вино и миску с холодным муссом и уселись на полу.

Мадам посмотрела на них и вздохнула.

— Мне следовало бы догадаться. Вы опять подслушивали, вместо того чтобы слушаться. Я вычту из вашей зарплаты по шиллингу!

Девушки отнеслись к этому спокойно. Большинство из них так или иначе должны были отрабатывать долги у Эльзы. Причины, почему они здесь оказались, были разными, но ни одна из них не тешила себя иллюзией, что ей под силу поменять бордель в предместье Вюрцбурга на что-то лучшее. Кроме того, здесь было не так уж и плохо. Мамочка заботилась о еде, время от времени и о новой одежде, у них была крыша над головой, когда они ложились спать, и теплое одеяло, чтобы укрыться, когда ветер гулял в щелях ветхого дома. За это они должны были оказывать услуги мужчинам, искавшим здесь развлечений. Чаще всего они не требовали ничего невозможного, и мадам следила за тем, чтобы клиенты не истязали ее девочек. И если они получали взбучку, то только от самой мамочки. Эти девушки, каждая сама по себе, пережили худшие времена, чем здесь, под зорким оком Эльзы Эберлин. Конечно же, они радовались, когда мамочка давала им их долю и они могли купить себе всякие безделушки у мелких торговцев или сладости у пекарей, однако сейчас были готовы отдать шиллинг, чтобы послушать увлекательную историю и присутствовать здесь, когда незнакомая блондинка начнет свой рассказ.