День, который не изменить - Борис Батыршин

— А всё же, Шевардино отдали… — сказал щуплый рядовой, тот, что предлагал гнаться за уланами. — Как же так вышло, коли вы всех порубали?

— Ты рот-то закрой, Терентьев! — прикрикнул Оладьев. — Ишь, умник выискался! Раз начальство велело отступить, значит, замысел имеет, стратегию! Вон, наши сегодня цельный день флеши да рвы копают — а всё потому, что вчера у Шевардина неприятеля отбили. Пока он стоит, мы оборону изготовим и встретим супостата картечами да штыками! В битве, оно как бывает? Иногда и отступишь на шаг, зато после десять отмеришь вперед!

Заскрипели колёса, всхрапнула лошадь. К костру подошли двое солдат. Один из них вёл в поводу лошадь, запряжённую в двуколку.

— Квартирьеры! — оживился Оладьев. — Што, отцы родные, водку привезли?

— А как же! — хохотнул тот, что держал поводья. — Кто хочет, робяты? Ступай к чарке!

Никто не шелохнулся. Сидящие у огня вздыхали, отворачивались. Седой егерь, почти старик, ответил за всех:

— Спасибо за честь! Не к тому изготовились, не такой завтра день!

И, шепотом, едва слышно:

— Мать пресвятая Богородица! Помоги постоять за землю своя…

Солдаты снимали фуражки и размашисто крестились. Лицо прапорщика Яковлева сделалось торжественным, и Витька почувствовал, как к горлу подкатывается ком. Прав Мишка, прав, всё в точности по Лермонтову:

Вот она, ночь перед Бородинской битвой! И они, обычные школьники двадцать первого века, сидят у костра с русскими воинами и едят кулеш и слушают неторопливые, обстоятельные речи. А завтра по полю двинутся войска, загрохочут пушки и…

— Ну а вы, молодые люди, не расскажете, каким ветром вас сюда занесло? И одеты вы странно… Где это такие наряды в моде?

Витька встрепенулся, оторвал взгляд от кирасира. Ну вот, теперь придётся выдумывать! Прапорщик Яковлев — это не капрал Оладьев, тут лапшу на уши навешать будет потруднее. Дёрнуло же его надеть бермуды! Мишке хорошо, он в своей домотканине здесь, как родной. А ему-то как выкручиваться?

Мишка одёрнул рубаху и решительно шагнул вперёд:

— Good evening, officer! Our father — a British scientist. We would like to see the army, but…

Витька от неожиданности поперхнулся и закашлялся. Приятель уверенно говорил по-английски, и прапорщик слушал его с растущим удивлением.

— Погоди, погоди, не так быстро. Я ни слова не понял, уж прости. Вы чьих будете — англичане, голландцы? А ты, Оладьев, что ж не доложил, что иностранцев привёл?

— Так я ж думал, оне расейского подданства! — капрал с подозрением покосился на ребят. — Только что шпарили по нашенскому!

— Мы вполне владеем вашим языком! — Мишка перешёл на родную речь. — Но отец велел в разговоре с русскими офицерами непременно говорить по-английски, чтобы нас не приняли за… как это… за пейзан. Он уверял, что русские дворяне весьма расположены к британцам.

— Расположены, а как же, — усмехнулся офицер, и Витька подумал, что усмешка эта не слишком весёлая. — Так вы, значит, подданные Его Величества Георга Третьего? Понятно. Любопытно только, как вы оказались посреди бивуаков?

— Мой отец — британский историк, состоит при штабе вашего главнокомандующего. Мы с кузеном уговорили его взять нас с собой, хотели своими глазами увидеть доблестную русскую армию. И вот — заблудились. Вы нам поможете?

Мишку будто подменили: говорит уверенно, будто по написанному. И офицер ему верит! Витька незаметно показал приятелю большой палец — молодчина, давай в том же духе!

— Помочь-то мы вам поможем. Только куда ж сейчас, в темноте? Я и сам, признаться, дорогу не смогу найти, да и егеря мои заплутают. Вы у нас переночуйте, а утречком, пораньше, пока баталия не началась, я вас отошлю с вестовым к коновницынскому штабу. Пускай там думают, как вас к папаше переправить.

Витька торопливо, пока прапорщик Яковлев не передумал, закивал.

— Вот и ладушки. Оладьев, поищи, где юным джентльменам прикорнуть. Шинели им дай, что ли, а то ночи стоят холодные. Под утро, поди, туманы будут, как бы, не застудились…

— Всенепременно, вашбродие! — отозвался капрал. А ну, Тереньтьев, притащи из телеги с хурдой две шинели! Да смотри, хорошие бери!

Щуплый солдатик кинулся прочь от костра. Прапорщик продолжал разглядывать ребят. Теперь в его глазах светилось любопытство, будто у энтомолога, рассматривающего редкий экземпляр жужелицы.

— Вот вы говорите, что ваш батюшка учёный? Так может вы слыхали о «наступательных еростатах немца» Леппиха? Говорят, сам Государь это прожект одобрил, и будто бы князинька Михайла Ларионыч весьма на него уповает. Не рассказывал ваш батюшка о таком?

Витька снова поперхнулся. Аэростаты? Здесь? Что за бред?

Но Мишка не растерялся:

— Видите ли, сэр, если бы мы и знали, то не могли бы ответить. Военные секреты, сами понимаете… — и многозначительно улыбнулся. Витька еле сдержался, чтобы не рассмеяться — Мишка явно переигрывает.

Прапорщик извлёк из-за обшлага листок серой бумаги. Егерь посветил головнёй, и Яковлев принялся читать — медленно, старательно выговаривая отдельные слова. Солдаты слушали, затаив дыхание:

— Писана сия афишка московским главнокомандующим графом Растопчиным. Правда, «наступательный еростат» никто не видел, но слухи ходят, что опыты производятся, и вот-вот он будет запущен. Что ж, дай-то Бог…

Видимо, решил Витька, эта байка пользуется здесь успехом. Что с них взять — тёмные люди, ни наук, ни образования. Электричества, и того нет. Хотя, будем справедливы, разве в двадцать первом веке мало диких слухов? И ведь люди верят! А этот Леппих, или как его там — обыкновенный ворюга и коррупционер. Наобещал с три короба, сунул на лапу Растопчину, получил казённые деньги и пилит их потихоньку, делая вид что строит воздушный флот. Тоже мне, нанотехнолог выискался… нет, ничего в этом мире не меняется!