2024-й - Юрий Никитин

Он снова задумался. Я сказал сердито:

— Так что тебя волнует, буддист? Вам же все по фигу! Выж на все положили, чтобы иметь положительное настроение.

Роман по-прежнему не менялся в лице, спокойный и довольный,ответил тем же ровным благожелательным голосом:

— Меня волнует… точнее, начинается дискомфорт с нашейпозицией. Мир в самом деле меняется. А мы?

Я сказал резко:

— Так кто его меняет, как не мы? Такие, как мы?

Скопа прогудел гордо:

— Мы — хайтековцы!

— Я на службе — коммунист, — напомнил Романизвестное изречение Алиева, — а дома мусульманин, так? Я предпочел бы,чтобы наша байма вошла в историю не как последняя, где мобов крошат почем зря,а как первая, где… ну, не знаю, начинают действовать какие-то ограничения. Какони есть в реале. Скажем, законы Нового Человека, который уже и сейчас почти трансчеловек,а потом войдет в сингулярность.

Я смотрел на них, не веря глазам. Тимур ладно, этому толькодай во что-нибудь вцепиться зубами, здоровяк Гулько просто не подумал, брякнули все, но если такую чушь порет и всегда спокойный и даже равнодушный к проблемамсуетного мира Роман…

Я чувствовал, как мои щеки вспыхнули праведным негодованием,а может быть, даже гневом.

— Вы что, всерьез? — спросил я. — Да никогдане поверю, что из их затеи что-то выйдет. Не смешите мои тапочки! Запрет наубивание мобов, надо же… Ах-ах, одни пиксели убивают другие пиксели!.. Какмогут пиксели убивать пикселей?

Роман смолчал, но я видел по его лицу, что смущен, ищетдоводы и не находит. Ни за ту сторону, ни за эту. Правда, я сам еще не понял,по какую сторону я, одно дело спорить, мы всегда спорим, другое дело — верить вто, что защищаешь. Гад юрист вовремя сумел ввернуть насчет стремительностипрогресса. При всем том, что в первую очередь мы стараемся как следуетзаработать, все же не хочется зашибать на отстое, мы не такие уж и старики,которым все равно. Конечно, у нас не отстой, но если можно без добавочныхзатрат подняться на левел выше…

Я постучал ложкой по столу. В нашу сторону начали осторожнопоглядывать другие посетители кафе. Никто не хочет оказаться вблизи скандала,все берегут здоровье, трусы чертовы.

— Как генералиссимус, — сказал я властно, —дебаты временно прекращаю. В смысле, милостиво разрешаю перенести в кулуарню.

— Кулуарня… это что? — спросил любознательныйТимур.

— Культуртрегня, — предположил Гулько.

— Кулугурня, — поправил эрудированный Роман.

— Дураки все, — сказал Тимур авторитетно. —Кулуары — это курилка. В старину некоторые несознательные еще курили,представляете? Дикари…

Скопа вздохнул и вернул в нагрудный карман пачку сигарет.

На выходе из кафе Тимур сказал быстро:

— Шеф, это не дебаты, у меня тут вопрос копошится икопошится: ты не послал тех юристов в «World Industry Entertainment Games»?

Я бледно усмехнулся:

— Послал, конечно.

— И?

— Они там побывали раньше, — объяснил ятяжеловесно, — чем у нас.

— Правда? — сказал он обрадованно. — Здорово.Представляю, сколько им овощей натолкали в сумку.

— Да уж, — буркнул я. — Мясоедова икрой некорми, дай кому-нибудь пакость сказать. Да еще на законном основании.

С Мясоедовым я познакомился гораздо раньше, чем он встал воглаве фирмы, делающей игры. Однажды я гнал по МКАД, скорость превысил ровнонастолько, сколько разрешает ГАИ: на десять км, то есть сто десять, и вот меняобгоняет некий сраный «жигуль», весь в грязи, хотя уже две недели нет дождей илуж, и когда въехал в ряд впереди меня, водитель выбросил в окно бумажку отбутерброда.

Она порхнула в воздухе, коснулась лобового стекла моеймашины и улетела. Затем наш ряд начал затормаживать, я вовремя это усек,перестроился, мы обошли соседей, я успел увидеть мужчину за рулем, выбросившегообертку. Он заранее злобно зыркнул в мою сторону, ожидая брани.

Я ничего не сказал, придурков и хамов на дороге много, да иследить за движением надо. И через пару минут уже забыл о неприятной мелочи. Ночерез неделю случилось продолжение: я выгуливал маминого боксерчика, у насдружная компания собачников, уже сложилась и притерлась характерами, как мы,так и наши собаки. И вот я со своим любимцем пришел вечером на обычное место, атам с нашими бродит новенький с питбулем на длинном поводке.

Валентина, веселая и доброжелательная, заводила и сердцекомпании, воскликнула жизнерадостно:

— А вот и Володя! Теперь наша компания в сборе… Володя,это Игорь Мясоедов с его веселым Гошей…

Новенький повернулся в мою сторону и с самым дружелюбнымвидом протянул руку для пожатия. Я дернулся было ответить таким же привычнымжестом, но узнал хамовитого выбрасывателя бумажек. Рука моя осталась на месте,а его повисла в воздухе. Наступило неловкое молчание. Все смотрели и непонимали, меня знают как человека дружелюбного, а любого незнакомого приняторассматривать, как человека хорошего, пока не докажет свою нехорошесть.

Наконец Мясоедов сказал с вынужденным смешком:

— Ну извини, Володя! Я же не знал, что это ты в том«опеле»!

Я промолчал, а Валентине и другим, что смотрели и ждалиобъяснений, сказал кротко:

— Извините, но я погуляю… в другом месте.

Мой пет не хотел уходить от друзей, пришлось взять наповодок. Меня провожали недоумевающими и огорченными взглядами.

На другой день узнал, как развивалось дальше. Мясоедованачали расспрашивать, что случилось, а он, понимая, что такое не утаишь, —я могу рассказать, как было, — не стал врать и рассказал, что выбросилбумажку в окно, подумаешь, МКАД огромная, так все делают, у него в пепельницеуже места нет, забывает вытряхнуть… Конечно, если бы знал, что бумажка такобидит этого чванистого собачника… или что встретит его именно здесь, в районе,где купил квартиру…

Константин, серьезный и вдумчивый доцент из универа,огромный и солидный хозяин крохотной таксы, тогда слушал-слушал да и сказалзадумчиво:

— Словом, если свой — то нельзя, если чужой — то можно?

Мясоедов пожал плечами:

— Ну конечно! Их в Москве двенадцать миллионов.

— Чужих?

— Ну да!

— Это не чужие, — поправил педантичный Константин. —Это просто незнакомые. Значит, с незнакомыми можно?

— А что тут такого? — спросил Мясоедов,защищаясь. — Все так делают!

Константин покачал головой:

— Я не выбрасываю бумажки на улице.

— И я не выбрасываю, — сказал Аркадий Георгиевич,владелец черного терьера.