Убийства в Солтмарше. Убийство в опере - Глэйдис Митчелл

— Смешно и умно, — подтвердила миссис Брэдли, продолжая записывать.

— Заперт. Вот смешно-то — заперт! До чего ж скверная погода для лета!

— Заперт в загоне для овец! Это нужно запомнить, — сказала миссис Брэдли и издала свой обычный клохтающий смешок. И поднялась.

На улице, когда хозяйка закрыла за ними дверь, миссис Брэдли отправила Маргарет домой и только собралась заговорить с Уильямом, как миссис Гэтти опять выскочила наружу и схватила ее за руку.

— А знаете, что я думаю? — спросила она.

— Нет.

— По-моему, Верблюдица считает, что ее преподобный муженек и есть отец ребенка Мэг Тосстик.

Уильям, пересказывая мне эти события, вставил:

— Вот чушь-то, правда же, Ноэль?

Я тогда выразил согласие, но в душе был далек от такой уверенности. Миссис Куттс любой бред придет в голову!

Высказавшись, миссис Гэтти устремилась домой, а миссис Брэдли повернулась к Уильяму:

— Мальчик мой, в здешней церкви есть подземная часовня?

Уильям ответил утвердительно.

Дело уже шло к ночи.

— Тогда отведи меня, — приказала миссис Брэдли. — Нужно поторапливаться, а то, я вижу, дождь начинается.

И Уильям проводил ее к церкви. Они прошли через покойницкие ворота и обошли южную дверь с аркой в нормандском стиле — и скоро очутились у каменной лестницы, ведшей вниз. Чуть дальше середины пролета ее перегораживала тяжелая железная дверь.

— Попробуем разглядеть через перила или пойдем внутрь? — спросил Уильям.

— Я бы предпочла спуститься, — ответила миссис Брэдли.

— Хорошо. Пойду схожу за ключами, — предложил вежливый Уильям. — Вы не хотите пройти через церковь? Если согласитесь, то ключ и не нужен. И можно будет свет зажечь.

— Это меня вполне устраивает. Думаю, мистер Джексон Гэтти, живой или мертвый, находится в часовне.

— Кто вам сказал? — разволновался Уильям.

— Миссис Гэтти, только она сама того не знает.

— Да ладно! — не слишком учтиво бросил Уильям.

В церкви они прошли по главному проходу и очутились в ризнице. Здесь Уильям отодвинул в сторону кокосовую циновку. За ней оказалась подъемная решетка.

— Теперь осторожнее, — предупредил он. — Дверь, кстати, довольно новая. Здесь раньше была усыпальница, и говорят, одна дамочка туда закатилась и прихватила пару черепов. И тот тип, который работал тут до моего дяди, навесил снаружи железную дверь, а здесь — вот эту решетку. Она фута на два пониже площадки, и забраться туда нелегко.

Он сочувственно посмотрел на миссис Брэдли.

— Наверное, вам лучше остаться здесь. Я к тому, что незачем вам шею ломать.

Его спутница усмехнулась и ответила:

— Давай поднимем решетку. Может, спускаться и не понадобится.

Они подняли решетку и стали вглядываться в глубину подземелья. Потом миссис Брэдли негромко позвала:

— Мистер Гэтти! Мистер Гэтти!

В лучах света возникла темная фигура. (Передаю слова Уильяма. Нечего и говорить, вряд ли там и впрямь были лучи света.)

— Наверх, мистер Гэтти, сюда, поднимайтесь! — воскликнула миссис Брэдли.

Они с Уильямом легли плашмя и помогли маленькому человечку вскарабкаться наверх.

— Боже милостивый! — простонал Джексон Гэтти. — Боже милостивый! Тысяча благодарностей! До чего я хочу есть! Как же, наверное, волнуется бедная Элиза!

— А теперь, — миссис Брэдли, по-матерински отряхивала с него пыль, — скажите, как это назвать? Перепугали нас всех!

— Мне ужасно жаль. — Он нервно покашлял и улыбнулся. — Элиза меня никогда не простит.

Увидев длинные хищные зубы Джексона Гэтти, Уильям (по его словам) едва не закричал «Волк!».

— Я поддался соблазну и заключил пари. Думаю, я его выиграл.

Миссис Брэдли направилась из церкви вон.

— Ах, простите, — смутился Гэтти. — Не следовало об этом упоминать в таком месте.

Уильям опустил решетку, прикрыл ее циновкой и выключил свет. Потом затворил входную дверь — у старого Куттса был пунктик: церковную дверь запирать не следует. Зато его супруга утверждала, что там прячутся влюбленные парочки; а уж эта часть рода человеческого, нечего и говорить, всегда вызывала ее ненависть.

Потом Уильям последовал за остальными через покойницкие ворота и успел услышать обрывок разговора:

— Именно по предложению мистера Берта я позволил заключить себя в часовне. Однако я был уверен…

Тут, как показалось Уильяму, мистер Гэтти оборвал фразу, потому что услышал его шаги. И миссис Брэдли не попросила продолжать. Уильям хотел уже пожелать спокойной ночи и пойти домой, но она шагнула к нему и, к его удивлению, вложила ему в руку десятишиллинговую банкноту и поблагодарила.

Далее, должен признать, я не способен проследить ход его мыслей. Нечего и говорить, мальчик четырнадцати лет рассуждает не так, как другие разумные существа, и этим все сказано.

По мнению Уильяма, самое малое, что он мог сделать, дабы отработать полученный гонорар, это отправиться в Бунгало, где проживает мистер Берт, и выразить ему порицание за тяжелый проступок — заточение бедного мистера Гэтти в часовне. И потому, несмотря на сумерки и противный моросящий дождик, а также на то, что до Бунгало было мили полторы и дорога туда проходит через каменоломни — место уединенное и опасное, и, если верить деревенским, кишащее привидениями, — он бодрым скаутским шагом, в лучших традициях американской приключенческой прозы, двинулся к резиденции Берта. Я, как уже сказал, логики тут не усматриваю, но Уильям считал, что поступает совершенно правильно.

О приходе Уильяма хозяину доложил Фостер Вашингтон Йорк, здоровенный негр — единственный слуга в доме.

Берт устроился в удобном кресле, а на коленях у него сидела Кора, и ни тот, ни другой не шевельнулись, когда слуга объявил о приходе Уильяма. Они только улыбнулись гостю, и Берт спросил:

— Привет! Зачем пожаловал?

А Кора, которой Уильям немедленно начал восхищаться, сказала:

— Садись, будь как дома. Пирожное хочешь? Эй, чумазенький, принеси-ка пирожное!

Появился Фостер Вашингтон Йорк с пирожным, и Уильям присел на ближайший стул. Никогда еще, признавался он позже, не приходилось ему попадать в столь затруднительное положение. Он пришел, чтобы обвинить Берта в покушении на жизнь Гэтти, а теперь, оказавшись лицом к лицу с этим здоровенным белобрысым весельчаком, явно прекрасным спортсменом, который к тому же словно какой-нибудь восточный владыка держал на коленях самое прекрасное в мире существо, мальчик понимал: ужасно глупо обвинять его в покушении на такого ничтожного червяка, как Гэтти.