Время быть смелым - Катя Райт

— Давай сходим куда-нибудь? — Спрашивает она. — Вместе. В кино, например?

— Я не знаю, Оль, — отвечаю, — дел у меня много, работа ещё…

— У тебя девушка есть, да? — Тут же делает вывод Волгина.

И мне бы соврать по-хорошему, но я зачем-то отвечаю честно.

— Нет у меня девушки.

— Ну ты даёшь! — Тянет Оля. — Смотри, а то можно и что-нибудь не то подумать…

— Что не то? — Передергиваю.

— Ну почему у тебя девушки нет?

— Не сложилось, — отвечаю.

— Если бы не знала тебя, то могла бы подумать, что ты гей, — заключает Оля.

Охренеть, думаю, заявки. Если нет девушки, то ты уже не человек.

— Ну и что такого, если бы я даже был геем? — Спрашиваю очень серьезно.

— Типун тебе на язык! — Восклицает моя партнёрша. — Ты что, совсем что ли! Они же все такие…

— А какие они? — Перебиваю я.

— Да ну! — Презрительно фыркает Оля. — Такие изнеженные, не мужики, в общем! Ты нормальный, не бойся!

— Я и не боюсь, — отвечаю.

В конце нашей беседы Оля приглашает меня через пару дней прокатиться вместе на великах.

— У тебя же есть велик? — Уточняет она. — Ты же катаешься?

— Да, — говорю.

— Ну давай тогда вместе прокатимся! — И для пущей уверенности в том, что я соглашусь, добавляет, шутя. — Если ты сейчас мне откажешь, то я точно буду думать, что ты педик.

Отличный аргумент, Оля, думаю я. Мне теперь при любом раскладе, конечно, надо соглашаться. Ну и шантажистка. Видимо, Волгина совершенно не терпит, чтобы ей отказывали. Правда, думаю, с деньгами её папы таких, кто ей откажет, найдётся не много. Но вот привязалась же она именно ко мне! Все эти её ремарки про геев меня выбивают из колеи. Мне этих подозрений в школе хватает, а теперь ещё Волгина! Не хватало, чтобы слухи какие-нибудь поползли.

Домой я прихожу злой и недовольный, да ещё папа за ужином начинает расспрашивать, как прошёл день и где я был. Я и говорю, что с Волгиной в кафе сидели, обсуждали программу, а потом она меня на великах пригласила кататься.

— Она, может, ещё и влюблена в тебя? — Подмигивает папа. — Пригласи её как-нибудь к нам, а то мы с мамой ещё ни одной твоей девочки не видели…

— Хватит, пап! — Обрываю я.

— Да я серьёзно… — Словно не замечает моих интонаций отец.

— И я серьёзно! — Уже огрызаюсь. — Хватит! Что ты начинаешь опять! Отстаньте от меня!

Я вскакиваю со стула, бросаю вилку и ухожу в свою комнату. По пути слышу только, как папа удивлённо словно оправдывается перед мамой: «Да я же просто спросил».

Бесит всё. Сначала эти уроды в школе, потом Волгина со своими подозрениями и шутками. И папа теперь опять про девочек тему завёл! Весь день какие-то нервы, и именно на папе я срываюсь.

Долгое время я просто лежу на кровати и переписываюсь с Андреем, чтобы успокоиться. Потом пытаюсь заняться работой. В час ночи я иду на кухню налить себе чего-нибудь попить и застаю там маму за компьютером.

— Ты чего не спишь? — Спрашиваю я.

— А ты? — Передёргивает мама.

У нас с мамой всегда были хорошие отношения. Она многое обо мне знает. Знает даже то, что знать родителям совсем не обязательно. Она у меня молодец, только переживает уж очень сильно.

— Ну что ты на папу так сорвался, Тёма? — Как будто укоризненно говорит она.

Я нажимаю кнопку на электрическом чайнике и сажусь напротив мамы.

— Может, сказать уже ему? — Осторожно спрашиваю я.

Мама молчит некоторое время.

— Если ты хочешь, — отвечает она.

— Думаешь, он нормально воспримет?

— Артём, — мама берёт меня за руку, — папа тебя любит, как и я. Но я не буду давить. Если считаешь нужным, давай хоть завтра скажем. Если нет, то нет. Это твоё решение.

— Просто бесят эти его разговоры, мам! — Негодую я.

— Я понимаю, — отвечает она.

Утром меня как всегда будит истошный крик брата.

— Рота подъём! — Вопит он и стягивает с меня одеяло.

Как же меня достало делить с ним комнату! Он как пришёл из армии — даже на работу до сих пор ни фига не устроился и в институт не торопится. Съехал бы хоть в общагу какую-нибудь, а то глаза мозолит! Целый год без него так хорошо было — вся комната моя, никто не орёт, никто носки свои не разбрасывает, на мозги не давит. А теперь даже компьютер на сто паролей закрываю, потому что Серёга так и норовит в мои дела нос сунуть. Ну бесит, честное слово!

Я вхожу в ванную — там на верёвках сохнут постиранные рубашки. Я трогаю каждую из трёх по очереди — ни одна не высохла.

— Мам! — Кричу я. — Ну ты чо, опять под утро что ли засунула стирку! Не высохло ничо!

— А ты на мать ещё покричи! — Вступает отчим. — Сам в следующий раз стирать будешь!

— Да, блин, мне в школу надевать нечего! — Возмущаюсь я.

— Вчерашнюю надень! — Кричит мама.

Я недовольно морщусь, возвращаюсь в комнату и достаю из шкафа вчерашнюю рубашку. Хорошо хоть я её в грязное бельё не кинул. Но она всё равно не свежая, да ещё гладить её. И брюки помялись — опять Серёга их с вешалки скинул. Что опять за тупое бесячие утро! Перед уходом успеваю только бутерброд с колбасой в рот закинуть.

В школе на перемене Влад показывает видео, где какие-то пацаны издеваются над педиком. Они вычислили его, потом всей компанией поймали и унижали, снимая всё это на камеру. Тыкали ему в лицо резиновым членом, обзывали, били.

— Правильно, этих пидарасов надо мочить! — Говорит Влад, и все ему поддакивают.

Мы смотрим ещё несколько таких же видео в этой же группе Вконтакте, ребята ржут.

— Да ладно, — решаюсь заговорить я, — ну педик и педик, кому какая разница…

— Ты чо! — Толкает меня Пашок. — Ещё этих уродов-извращенцев защищать будешь!

— Да не, не защищаю я никого, просто…

— Они больные! — Объясняет мне Влад. — Раньше их лечили или в тюрьму сажали! А теперь развелось! Вон, малолетки туда же, — он кивает на телефон, где как раз на видео демонстрируется очередное унижение.

Неслабое, надо сказать, унижение — парень заплакать готов.

— Ну а если бы, например, твой брат, или друг педиком оказался… — Пытаюсь предположить я, но Влад меня сразу грубо обрывает.

— Ты чо! Даже не шути так! Да мне ссать в один толчок с такими уродами моральными стрёмно! Убил бы на хрен сразу!

Тут в класс входит Артём Левин. А он сегодня так вырядился — аж тошнит. Мне сразу паршиво становится в своей вчерашней рубашке. Хочется спрятаться куда-нибудь и не выходить — как бомж последний себя чувствую.