Кукла моего отца - Елена Рахманина

– Катись к чертям, Дентон, – посылаю его сквозь сжатые зубы, но друг лишь разваливается на стуле рядом с видом человека, который никуда в этой жизни не спешит.

– Так я уже тут, Айс, наблюдаю, как один из чертей утопает в жалости к себе.

Закатываю глаза, отчётливо понимая, что этот дебил никуда отсюда не уйдёт.

Тогда я ещё не знал, что впереди меня ждёт несколько операций и множество бессонных ночей, сопровождаемых болью, и дней, в течение которых даже встать с постельной койки без посторонней помощи мне не удастся. И всё же моё будущее оставалось неопределённым.

За день до выписки после успешно проведенной операции и положительным прогнозом врачей, которые смогли поставить меня на ноги, мне требовалось определиться, где я буду жить в период реабилитации, и вариантов оказалось немного. Я мог бы остаться в своей квартире в Трайбека, вызывать к себе врачей, медсестёр, реабилитологов и проституток, которые бы скрашивали моё одиночество. Но перспектива подобного досуга на ближайшие месяцы вызвала у меня острый приступ скуки, и, когда отец в очередной раз позвонил справиться о моём состоянии, а заодно пригласил пожить в загородном доме, я всерьёз обдумал это предложение. Но вовсе не потому, что соскучился по кому-то из членов семьи.

Стоя у порога родительского дома, я пытался мысленно вообразить, как сейчас поживает его новая обитательница. В нашу первую встречу, когда нас застукал отец, она выглядела точно пойманное в силки дикое животное. Маленькая лисичка, которой прищемило лапу, смотрела на меня так, словно готова расцарапать мне всё лицо. И сейчас я задавался вопросом: удалось ли деньгам отца огранить этот алмаз, придать ему форму, найти достойную оправу. А когда она отворила дверь, то не только ослепила меня, но и ранила до крови острыми гранями своей красоты.

Похоть и жажда, смешанные с осознанием того, кем она является на самом деле, вызвали за собой внутри меня новые эмоции: злость, ненависть к ней и зависть к собственному отцу. И смотря на эту наглую девицу, кулаки сжимались, а я представлял, как мои пальцы смыкаются на её тонкой шейке и ломают хрупкие позвонки. Но стоило опустить взгляд к губам, и я пропадал: мысли сбивались, оседая тяжёлым комом вниз – в район ширинки. Там набухало, пульсируя, распрямляясь, – и меня уже не волновало, чья она жена. Мне хотелось задрать очередное маленькое платьице, открывающее вид на шикарные ноги, отодвинуть в сторону кусочек ткани и трахать её, пока это желание не ослабеет. Прямо там, в холле отцовского дома.

На долю секунды она заставила меня забыться. Не думать о том, что передо мной корыстная дрянь, готовая лечь под старика ради денег, не думать о том, что теперь мы связаны семейными узами и она носит одну со мной фамилию.

И самое паршивое – я почему-то до сих пор не забыл вкус её губ, хотя с трудом мог припомнить имя последней девушки, с которой переспал. Та сцена, что произошла между нами три года назад, никак не выходила из головы, оставив незаживающий ожог в моей памяти.

Тогда в её глазах вместо ожидаемого ликования девчонки, сорвавшей джекпот, я обнаружил страх и растерянность, на смену которых с появлением отца пришла злость. С другой стороны, она, несомненно, находилась в состоянии опьянения, поэтому мои выводы о её чувствах могут быть и не верны.

Но больше всего меня задевало то, как отец смотрел на неё. Я думал, в таком возрасте и с его опытом мужчина уже не способен влюбиться, но его взгляды, бросаемые в её сторону, говорили об обратном. Для него она не стала очередной девкой, которую он притащил в постель, ему было этого мало, поэтому он обозначил на неё права, дав свою фамилию. И в этом я способен его понять.

Она выделялась среди всех остальных. Девушек из моего окружения можно сравнить с цветами, выращенными в оранжерее под неусыпным взглядом садовника, и я не уверен, что смог бы отыскать между ними и пары различий. К каждой из них был применим эпитет рафинированной, ухоженной, прозябающей в богатстве и скуке дамочки. Теа же словно дикий цветок редкой красоты, который, вопреки отсутствию работы селекционеров, появился на свет. На неё мало смотреть, её хотелось вырвать с корнем и спрятать от чужих глаз. Чтобы никто не смел ею любоваться. И я понимал подобное желание отца больше других.

Но чего понять не мог, так это её. Почему она вышла замуж за мужчину, что старше её не на один десяток лет? Ответ на этот вопрос меня вовсе не радовал. С её незаурядной внешностью она без проблем могла бы подыскать партию, может быть, менее денежную, но более подходящую. А значит, счёту в банке она отводила первое место и не гнушалась старческого тела.

– Йен, я волен распоряжаться своей жизнью и средствами так, как считаю нужным, – сухо ответил отец, когда мы остались наедине в его кабинете.

– Этот дом такой же мой, как и твой, и я не хочу, чтобы здесь находились шлюхи.

Он морщится от слова «шлюха», но заверяет, что даст изучить брачный договор и он меня порадует.

Тогда, три года назад, я был уверен, что этот брак долго не продлится. Однако время шло, а Теа всё ещё жила здесь, и я пожалел, что не ознакомился с условиями брачного соглашения.

В последующие дни жена отца почти не попадалась мне на глаза, и у меня создалось впечатление, что она намеренно избегает мою персону. Отца не было в стране, и, видимо, по этой причине она решила, что составлять компанию остальным членам семьи ниже её достоинства. И если бы не моё физическое состояние, возможно, меня бы это не так сильно задевало.

Каждое утро мне казалось, что я стал героем фильма «День сурка», живя по подготовленному врачами сценарию, изнуряя себя до предела физическими нагрузками, которые были мне разрешены, и болезненной разработкой повреждённой ноги. Совершая один шаг, мой организм отбрасывал меня на два назад. Полное восстановление казалось несбыточной мечтой, такой далёкой и невозможной, что требовалось стискивать зубы, чтобы заставить себя заниматься реабилитацией, которая не приносила ощутимых результатов.  Моя психика находилась в настолько истощённом состоянии, что я едва ли был способен на нормальное общение, срывая на каждом, кто попадался на моём пути, свою злость, и ноющая боль в ноге вызывала лишь одно желание – доставить страдания другому.

В очередной паршивый день, когда после ухода физиотерапевта я лежал обессиленный на полу и пялился в потолок, почувствовал, что в тренажёрном зале я больше не один.

Перевёл взгляд и врезался в испуганные, как у воровки, застигнутой на месте преступления, глаза. Теа стояла у порога, словно не решаясь сделать шаг и переступить его, но продолжала неотрывно смотреть на меня. Эти гляделки длились неприлично долго, и казалось, воздух вокруг нас начинает сгущаться, как бывает перед грозой, потрескивая от царившего между нами напряжения.

– Что ты тут забыла? – задаю вопрос, не узнавая собственный сухой и царапающий голос, изучая её наряд.

На ней очередное короткое платье, облепляющее стройную фигуру как перчатка. От вида бесконечно длинных ног я приподнялся на локтях, опасаясь, что захлебнусь слюной. Секса не было с того момента, как я попал в аварию, но, как бы ни болела нога, трахаться с каждым днём хотелось всё нестерпимее. И она – как созданный измученным сознанием путника оазис с пресным озером, я бы кинулся в его прохладную гладь и испил до дна… если бы между нами не стоял мой папаша.