Дикарь - Екатерина Лесина

class="p1">— Он довольно агрессивен, — поспешил успокоить Мастер. — Это нормально. Мы стараемся в полной мере сохранить разум, а преображения связаны с болью. Вследствие и возникает подобная неприязнь. Однако опасаться совершенно нечего. Позвольте?

Галерея заканчивалась узкой лесенкой, что спускалась во дворик. Слишком уж узкой и неудобной. Но мастер спустился. Он старался двигаться спокойно, хотя взгляд образца, единожды зацепившись, не отпускал мастера ни на мгновенье.

И в желтоватых выпуклых глазах читался приговор.

Вот уж нет.

— Один из важнейших этапов обработки — установка контроля за разумом. На первом этапе — жесткая, — Мастер говорил громко, надеясь, что голос его звучит в достаточной мере уверенно. — В последующем ментальные барьеры сменяются куда более сложной привязкой, которая и гарантирует абсолютную преданность. Больше чем преданность. Вы ведь слышали о заклятье «Верного рыцаря»?

— Оно ведь запрещено!

— По отношению к людям, несомненно. Но данный образец, как и все иные, не является человеком. А потому не подпадает под ограничение. Это заклятье свяжет его с хозяином. И не просто свяжет. Оно пробудит в душе истинную любовь. И по завершении ритуала все его мысли, все его желания, все его надежды будут связаны с одним-единственным человеком.

С близкого расстояния была заметна некоторая бледность кожных покровов. Испарина, покрывавшая шею и грудь существа. Вздувшиеся мышцы.

И ненависть.

— Но базовые установки тоже сохранятся, — Мастер протянул руку. Оскал стал больше, а рычание — глуше. — Как видите, сколь бы он ни ненавидел меня, он не способен даже коснуться, не говоря уже о большем.

Кожа оказалась теплой.

И мягкой.

Мастер руку убрал. И, повернувшись к существу спиной, направился к лестнице. Поднимался он медленно, ибо спешка и отдышка солидности никому не добавляли.

— Кто его заказал? — поинтересовался Ульграх.

— Простите, — Мастер развел руками, и ощущение взгляда, исполненного лютой ненависти, исчезло. — Но кому, как не вам, знать основу основ торговли. Имя заказчика свято.

Щека Ульграха слегка дернулась. Но щенок улыбнулся.

— Конечно, — сказал он. — Простите. Я что-то… слишком уж увлекся. Но было безумно интересно, мастер! Невероятно интересно… мы можем с вами поговорить?

Вот уж не было печали.

Глава 3

Миха смотрел в спину человеку, которого он когда-нибудь убьет, и думал, что мог бы убить прямо сейчас. Это было бы легко.

Миха уже научился убивать. И даже почти не испытывал угрызений совести. Хотя, конечно, пока ему приходилось убивать существ, лишь отдаленно напоминавших людей, поэтому совесть все-таки иногда просыпалась. Существа ведь были не виноваты, что Миху таким сделали.

А человек был.

Именно этот.

Невысокий. Полноватый. Какой-то неряшливый. От него остро пахло потом, и запах этот перебивал тяжелую вонь ароматных масел, которые человек использовал, чтобы заглушить смрад собственного тела. Он двигался медленно, неуверенно, будто во сне. То и дело останавливался. А порой на одутловатом лице его появлялось выражение крайней растерянности. Будто он вдруг разом забывал, кто он и что делает.

Но Миха маске не верил.

Миха уже успел убедиться, что человек этот — редкостный ублюдок. Но с хорошей памятью и тонкими мягкими пальцами, способными причинить чудовищную боль.

Боль сопровождала Миху последние месяцы. После того, как он очнулся, ему больше не позволено было ускользнуть в беспамятство. И человек, который вновь и вновь появлялся возле стола, терпеливо объяснял, что боль — это часть процесса.

Надо потерпеть.

Миха и терпел.

Что ему, надежно зафиксированному на столе, еще оставалось?

Это уже потом, когда мастер, скотина этакая, решил, что процесс завершен и цепи снять велел, Михе и со стола сползти позволили. У него только на то, чтобы сползти и хватило сил.

Миха опустился на корточки и счастливо зажмурился, представляя, как вырвет уроду глотку.

Когда-нибудь.

Позже.

Когда поймет, как выбраться из той задницы, в которой он оказался. А он поймет. Обязательно. Он ведь не дурак. Он — Миха.

Миха произнес свое имя одними губами и тут же, опомнившись, воровато огляделся. Но нет. Арена была пуста. Но обманываться не стоило: за ним присматривают. Кто? Миха понятия не имел. Просто шкурой ощущал чей-то донельзя внимательный взгляд. Было время он даже пытался отыскать этого вот, любопытного, но вынужден был отступить.

На время.

Времени оставалось немного. Это Миха тоже шкурой чуял.

Протяжно заскрипели ворота, и во дворик, громко ухая и отфыркиваясь, вывалился очередной зверь. Миха застыл. Дрогнули ноздри, втягивая характерный тухловатый запах. Шерсть. Старое мясо. Рыбная вонь. Зверь был крупным.

И опасным. Вот затихло фырканье, и прочие звуки исчезли. Кем бы ни был тот, кого выпустили, он ступал почти бесшумно. А стало быть, Миху заметил.

Плохо.

Убивать не хотелось. Миха коснулся пальцами земли. Твердая. И земля только сверху. Под ней — камень. И стены из камня. На воротах решетки. Прочные. И еще чем-то защищены, потому как, когда Миха попробовал их выломать, его шибануло.

Магистр еще смеялся.

А потом сказал, что не родился еще зверь, способный сбежать из вивария. Миха магистру поверил. Может, он и не зверь, но из вивария сбегать не станет. Подождет иного случая.

Разворачивался он осторожно, плавно, выгибая такое послушное тело.

В первые дни Миха учился ползать на карачках.

Потом ходить.

Бегать.

Прыгать.

А потом Магистру надоело, и он несколько ускорил процесс обучения. Тот, самый первый зверь, едва не сожрал Миху, хотя теперь было ясно, что зверь не отличался ни размерами, ни свирепостью.

Нынешний был огромен, куда больше прочих, с кем Михе доводилось встречаться. Поросшее бурой клочковатой шерстью тело отличало непомерно развитая грудина, вес которой с трудом удерживали массивные лапы. А вот зад зверя казался непропорционально узким. На короткой шее сидела плоская башка.

Зверь понял, что добыча — а Миху он иначе и не воспринимал — его заметила и, остановившись, присел на зад. Он неловко вскинулся и зарычал. Глухой этот звук пробирал до костей.

— Вот чего орешь? — пробормотал Миха, языком трогая только-только отросший зуб.

И ведь не зверь выбил — голем.

Быстрый оказался, с-скотина этакая. Еще и с палкой. Правда, Магистр обещал, что скоро палка сменится настоящим оружием, и Миха ему верил.

Рык стал ниже. А зверь тяжело бухнулся на передние лапы.

Несуразный он все-таки.

Но челюсти здоровые. И когти внушительные. Вот только в природе такие когти нужны совсем не для того, чтобы соперников драть. Ими камни переворачивают. Или землю роют. Или еще для какого мирного занятия используют.

Откуда Миха это знал?

Он не знал.

— Я не хочу тебя убивать, — сказал он зверю, заглянув в желтые глубоко посаженные глаза. И принюхался. Да,