Влюбленный джентльмен - Барбара Картленд

Граф, как и ожидалось, поцеловал ее руку.

— Надеюсь, я тоже.

— Asseyez-vous! Садитесь! — приказала Женевьева, указав на стулья. — Ричард, принесите выпить pourvotre ami[6], и оба смотрите на меня. Мне нужно купить три или, может быть, четыре шляпки, и я прошу у вас совет. Я хочу tout de suite[7]!

С этими словами она снова повернулась к зеркалу и, посмотрев на свое отражение, добавила:

— Я не уверена, что выгляжу в этом tresjolie… э-э очень красиво? Как вы думаль?

Говоря, она глядела в зеркало на себя, а вовсе не на отражавшихся в нем мужчин, сидевших на довольно неудобных стульях — единственных в комнате, не заваленных грудами театрального реквизита.

— Лично мне, мадемуазель, больше нравится зеленая.

Пусть она не так выразительна, зато не скрывает черты лица.

Мягкий музыкальный голос, произнесший эти слова, настолько отличался от манеры речи Женевьевы и прозвучал так неожиданно, что граф с удивлением повернулся к говорящей.

На ней было невзрачное серое платье и такого же оттенка шляпка. Граф подумал, что если бы не голос, девушка так и осталась бы незамеченной.

Поля шляпки скрывали ее лицо, однако был виден прямой носик, миленький подбородок и линия розовых губ, говоривших о том, что их обладательница не склонна к притворству.

— Peutetre vous avez raison[8], — сказала Женевьева. — Примерь мне ее снова, и пусть джентльмены скажут, что они думают.

Модистка достала зеленую шляпку, и в тот момент, когда она увенчала ею темные волосы Женевьевы, граф увидел, насколько права была девушка с музыкальным голосом.

Как она и полагала, зеленый цвет подходил гораздо больше черного и красного.

— Как вы думаете, милорд, мне идет? — поинтересовалась Женевьева.

— Очень! — машинально согласился граф.

Он ждал, не произнесет ли модистка еще чего-нибудь.

— Значит, я возьму эту, — сказала Женевьева, — атье две мы уже отобрали. Положьите их на кровать.

Модистка взяла шляпки и, пройдя в другой угол комнаты, положила их на кровать, убранную покрывалом с оборками и огромными бантами из бархатных лент.

Глядя на изящество, с которым она передвигалась, граф отметил, что подобную грациозность можно было ожидать скорее от актрисы, нежели от торговки.

Ее лицо трудно было как следует рассмотреть, но граф был уверен, что она не смотрит на него.

Модистка вернулась к столику и начала перевязывать коробки с упакованными шляпками.

— Вы имель чек? — спросила Женевьева.

— Да, мадемуазель.

— Vous savez, что с ним делаль. Les Anglais pas diffbrents от тех, кто в Париже.

Было очевидно, что модистка не поняла, и граф со смехом в голосе весело пояснил:

— Мадемуазель говорит, что за представление платят зрители, а не актеры. Дайте чек мне.

В первое мгновение модистка с изумлением воззрилась на него. Женевьева засмеялась.

— Tiens, Monsieur, vous etes tres gentil![9]Я не это имела в виду, mais je suis tres…[10]благодарна. Как мне благодариль вас?

Она спрыгнула с табурета, на котором сидела, и, приблизившись к графу, склонилась и поцеловала его в щеку.

Он почувствовал экзотический аромат духов и тепло ее едва прикрытого тела, когда на какой-то миг она прижалась к нему.

В следующую секунду она уже повернулась к Ричарду.

— А вы забыль, mon cher Ричард, что я тоже хотела пить?

— Нет, конечно же, нет, — ответил Ричард. — Вот ваш бокал!

— Merci, mon cher![11].

Он понял, что она благодарит его не только за напиток, но и за знакомство с графом.

Он улыбнулся ей тайком, стараясь игнорировать графа, отсчитывавшего не одну гинею из своего кошелька.

Граф не взял из рук модистки чек, аккуратно выписанный плавным женским почерком, и она продолжала держать его.

Она стояла неподвижно и спокойно, так что, подняв глаза, граф сумел хорошо ее рассмотреть. Он отметил, что лицом девушка не только не похожа на торговку, но даже, напротив, необычайно приятна.

Его поразили не только большие глаза и нежный овал лица, но и строгие, классические черты.

— Вы сами изготовляете эти шляпки? — спросил он.

— Некоторые, милорд.

— Вы весьма искусны.

Она не ответила, но приняла комплимент легким кивком головы.

— Вам нравшся ваша работа?

Девушка снова кивнула, не произнеся ни слова.

Граф ощутил, что девушка нарочито держит дистанцию, пресекая попытки заговорить с ней, словно это было бы вторжением в ее личные дела.

Будучи все же настойчивым в желании снова услышать ее голос, граф сказал:

— Я задал вам вопрос.

— Я… вынуждена работать… милорд.

Ее голос по-прежнему звучал музыкально, однако в интонации слышалось пожелание не лезть не в свое дело.

Граф наконец отсчитал нужную сумму, однако отдавать деньги не спешил.

— Должно быть, это невесело, — сказал он, — тратить свою жизнь, наряжая и украшая других.

Лишь на мгновение уголки ее губ вздрогнули, и ему показалось, в глубине ее глаз вспыхнул огонек, будто бы она без слов дала ему понять, что для многих женщин, кто бы ни старался их приукрасить и как бы много они за это ни платили, подобная задача все равно оставалась непосильной.

Графу было странно осознавать, что он может читать мысли девушки, хотя она и не произнесла ни слова.

Модистка стояла в ожидании денег и, давая понять, что граф чересчур медлит с оплатой, протянула руку.

Ее миниатюрная рука была правильной формы, с длинными тонкими пальцами, и, как отметил граф, на ней не было кольца.

— Благодарю вас, милорд.

Она торопила его, едва не требуя денег, и граф, понимая, что от него ждут ответ, сказал:

— Вот сумма, указанная в чеке, а эта гинея лично для вас.

Девушка резко подняла глаза, и граф заметил в них вспышку гнева.

В первую секунду он подумал, что она откажется принять чаевые. Но девушка, словно обдумав собственное положение, просто произнесла тоном, в котором слышалась нарочитая деликатность: