Блуждание по ЯВИ - Дина Новая

– Но тогда, чтобы не взять меня хоть санитаркой?

– Надо беречь ваш талант, пани Милена. Ваш неповторимый голос.

– Но-но-но, я понимаю ваши шутки, пан Янек. Ну что ж, до видзенья,

– До видценья.

Он, кажется, поцеловал ее пальцы. Она все смотрела на него смеющимися глазами.

– До зобаченья. – Она сделала небольшой поклон головой, шляпа закрыла ее глаза. Потом медленно пошла обратно.

– Кто это? – спросила я у Троумеля, стоящего рядом, пока она садилась в свой автомобиль.

– Звезда кабаре и кафешантана. Местная знаменитость. Антрепренеры платили за нее бешеные деньги. Из-за нее даже стрелялись.

Она села в свой ретро-автомобиль рядом с шофером и укатила. Как героиня из немого кино. Мечта чьих-то грез.

– Оставайтесь, Маня, оставайтесь, – крикнул мне Ян на бегу.

– Она не останется. – Возразил в ответ сердито Троумель.

– О, какой у вас сердитый папаша, – Ян легко вскочил на подножку, помахал рукой и скрылся в вагоне.

Я побежала к старшей сестре в пятый вагон. Старшая была почтенная мать семейства уже седая.

Она разрешила мне ехать. Выдала сестринскую одежду.

Я даже вскрикнула, когда я переодевалась, на пороге появился Троумель.

– Вам нельзя ехать.

– Что вы такое говорите, Троумель. Отвернитесь. Я еду в Москву.

– Вас там не может быть.

– Почему же?

– Потому что в 1914 году вас там не было.

Но меж тем, поезд набирал скорость. Раздувал пары. Мчался на восток. Прорезал рельсы. Потом стремительно въехал в туннель как в облако пара и все исчезло.

Пахло весной, влажной землей, так что я думала, мой сон продолжается. Пока рядом не послышался голос.

– Откуда вы приехали, гражданка?

Я огляделась. Позади меня стоял мужчина в сапогах, картузе и старой кожанке. Лицо его было обветрено, загорело и подчеркнуто скульптурно. Хоть портрет лепи героев комсомола.

– Да, как вам сказать?.. Издалека. – И махнула рукой неопределенно в сторону.

Его голос внушал мне уверенность, что все-таки я не пропаду здесь.

– Да, вы не бойтесь. К нам отовсюду приезжают.

– Я и не боюсь. – Меж тем, я попыталась осмотреться, как же я выгляжу.

Какая-то душегрейка поверх длинного платья на пуговицах. На ногах сапожки. На голове платок.

Между тем захотелось вдохнуть весенний воздух полной грудью. Я чуть ослабила платок на шее.

– Ну, что ж. У нас работать и учиться можно. – Продолжал мужчина. – В общежитие поселим. Вас как звать-то?

– Мелания.

– Ну, вот, товарищ Маланья, в общежитие с девчатами вас поселим. А вы тоже в технический решили?

– Я, наверное, лучше – в педагогический.

Я обдумывала все же, где я очутилась. Судя по одежде и говору, далеко за Уралом.

«Уральский хребет, в древности Montes Raphael – меридиональный хребет, граница между Азией и Европой». – Не помню, где-то прочитала.

Он повторил.

– Вы как раз вовремя прибыли, товарищ Маланья. У нас тут как раз разворачивается фронт работ.

«Кто он такой, думала я, и где я могла все это читать»? А он продолжал говорить:

– Самый лучший город. Самый крупный завод-гигант, «Стройка века» – вот куда вы попали. – Его глаза продолжали светиться черным блеском. – Вы только представьте, что нас ждет: улицы как стрела, новые проспекты, парки, сады. – Он быстро рукой окинул все пространство. – Товарищ Уколкин меня зовут. – И подал мне руку.

– Очень приятно.

Ничего же пока этого не было. Кругом слякоть, не мощеные дороги. Редкие деревья. Деревянные дома у дороги.

– Ничего, быстро освоитесь. Вот, американские товарищи-инженеры у нас быстро освоились. Через 10 лет к нам все приезжать будут как на экскурсию. Будете экскурсии здесь водить. Метро, аэродромы, чистые улицы, сады, дворцы. Это о нас поэт написал:

– Может, слышали?

– Слышала.

– Вы поживите у нас – вы сами все увидите. Паек, мыло – все обеспечим. Вам Таня поможет устроиться, она сама недавно приехала. А уже вузовка. Мы живем пока трудновато, но весело. Приходите сегодня на собрание – литературный диспут: «Маяковский против есенинщины». Будет интересно.

– Наверно, приду.

– Можете сами принять участие, выступить.

– Нет, я лучше послушаю.

– Будет, что послушать. Так не забудь. Приходи.

– Не забуду. Спасибо.

Тут на дороге так неожиданно появился Троумель в своем черном цилиндре с тросточкой, то к чему я так не могла привыкнуть.

Товарищ Уколкин с недоверием посмотрел в сторону Троумеля.

– А это кто же будет, в цилиндре, с носом?

– А это иностранец. – Неопределенно повертела я в воздухе какую-то фигуру.

– Из немцев?

– Да. – Утвердительно кивнула я головой.

– А у нас тут все больше американские товарищи строят, инженеры. И кто же, этот?

– Химик. – Подумав, быстро ответила я.

– Химик, опыты всякие? Ну, ему прямо до гостиницы, там все иностранцы. Вот, и химкомбинат надо. За четыре года, да. Даешь! А что же он хочет делать, вообще?

– Вообще, он хочет, – я мучительно вспоминала, куда бы его отправить, – он хочет посмотреть дом Достоевского. Где он жил?

«Вероятно, это тот город, – вспоминала я, – где был счастлив Достоевский. Пусть очень недолго, очень мучительно. Да, но он был отмечен его радостью, его пьянящим чувством счастья. Где обрел свою любовь».

– Да, это можно. Вам любой мальчишка подскажет, как пройти.

– Но он же, иностранец, он не найдет.

– Проводите товарища химика, а потом в общежитие. – Уколкин быстро чиркнул записку карандашом. – Вот, вам записка. Вас накормят и поселят. Так, не забудь. Приходи на диспут.

– Не забуду. Спасибо.

Товарищ Уколкин приподнял картуз, развернулся и уверенной походкой зашагал прочь.

– Так куда вы теперь намерены идти? Не в общежитие, надеюсь? – Троумель старательно разгребал камушки на дороге своей тросточкой. А голос – недовольный.

– Нет, конечно.

Я быстро скомкала записку товарища Уколкина. Обрывки разлетелись по ветру на дорогу белыми снежинками.