От снега до снега - Семён Михайлович Бытовой

какие это были отличные стихи, мы узнали лет через пять-шесть, когда Петр Степанович выпустил книгу «У берегов Амура».

Мы подружились с ним чуть ли не с первой же встречи.

Было это в июне 1933 года, спустя полтора месяца после моего приезда на Дальний Восток. Это время я провел в поездках по Амуру и Уссури — и, твердо решив остаться в крае, пошел к первому секретарю крайкома комсомола Петру Листовскому с просьбой направить меня в молодежную газету.

Листовский был прост и доступен. Попасть к нему на прием можно было в любое время. Придешь, бывало, к его помощнику, и тот, даже не расспросив, зачем явился, приоткроет дверь в кабинет и скажет: «Петя, к тебе!» — и оттуда слышится звонкий голос: «Пускай проходит!»

Так случилось и со мной. Помощник пропустил меня в просторный, отделанный под светлый дуб кабинет, в глубине которого за большим столом сидел Петр Листовский — боевой вожак дальневосточного комсомола, один из соратников и друзей Александра Косарева.

Он быстро вышел из-за стола навстречу мне, поздоровался, усадил в кресло.

Это был среднего роста, стройный, атлетически сложенный молодой человек лет двадцати восьми, со смуглым, несколько суженным книзу лицом, некрупной головой и зачесанными назад темными волосами. На нем полувоенный, защитного цвета шерстяной костюм и хромовые, начищенные до блеска сапоги. Накладные карманы гимнастерки оттопырены, и из них выглядывают разноцветные корочки от различных удостоверений и мандатов.

Листовский, как я после узнал, был человеком завидной храбрости, веселый, общительный, скромный и неприхотливый. При всей своей занятости в крайкоме, он много времени проводил в поездках по Дальнему Востоку, причем в наиболее интересные поездки брал с собой кого-нибудь из сотрудников комсомольской газеты. Он и сам довольно часто выступал на ее страницах со статьями, которые, кстати говоря, никому не передоверял писать, а приходил поздно вечером в редакцию и диктовал дежурной машинистке.

Туда, где успех какого-нибудь важного дела решала молодежь, непременно приезжал Листовский. Его можно было видеть и в шахтерских штольнях на Сучане, и на рыбных промыслах в Охотске в горячую пору ударной путины, и на высокогорных заставах у пограничников в отрогах Хингана...

Особенно часто ездил он в Комсомольск. Меньше всего он там выступал перед строителями с речами, а как равный ходил с ними в тайгу на раскорчевку или на сплав обледенелых хлыстов по зимнему каналу через Амур. Натрудившись, вваливался в землянку тогдашнего «Копай-города» и около жаркой печурки, отхлебывая крутой кипяток из жестяной кружки, вел со своими сверстниками дружескую, сердечную беседу.

Стоило комсомолу бросить клич: «Молодежь, на самолеты!» — и Петр Листовский одним из первых пошел в аэроклуб осваивать летное дело. Через год он уже пилотировал боевой самолет-истребитель.

У меня до сих пор хранится старый номер газеты с фотографией Листовского в форме военного летчика.

Когда летом 1934 года крайком комсомола совместно с Осоавиахимом организовывали шлюпочный поход Благовещенск — Владивосток протяженностью 4235 километров, Листовский, помню, жалел, что из-за своей занятости не может участвовать в нем.

Мне он говорил:

— Побольше посылай в газету материалов о походе, это нам очень важно.

(В скобках замечу, что мои путевые корреспонденции о шлюпочном походе печатались не только в «Тихоокеанском комсомольце», но и в «Известиях».)

Нам предстояло на восьми парусных шлюпках, по восемь человек на каждой, пройти весь Амур от верховьев до лимана, затем бурный Татарский пролив, по которому со времен русских землепроходцев Пояркова и Хабарова никто не отваживался ходить на лодках, и дальше Японским морем в залив Петра Великого.

Самым тревожным, помнится, оказался участок на Верхнем Амуре. Правый берег реки в те годы был оккупирован японцами, и они следили за каждым нашим шагом. Только мы вошли в хинганские щеки, где река стеснена высоченными скалами, как японцы из-за кустов обстреляли флагманскую шлюпку, на которой находились командир похода Горкавенко и комиссар Барсуков.

Назавтра то же самое повторилось у выхода из каменных щек около сопки Медвежье ухо.

Поздно вечером разыгралась гроза. Ураганный ветер хлестал по реке, вскидывая волны в два метра высотой, гнул долу корабельные сосны на отвесных склонах сопок. Шлюпки ужасно заносило, казалось — вот-вот какую-нибудь прибьет к чужому берегу. И в этакую крутоверть японцы снова открыли стрельбу по шлюпкам.

К счастью, пограничники вышли нам навстречу на сторожевом катере.

В эту ночь мы не зажигали костров на биваке, не готовили ужин. Старшина выдал нам по банке мясных консервов и пайку хлеба.

Вскоре гроза немного утихла, матросы стали устраиваться на ночлег. А я пошел на телеграф передавать корреспонденции в газету.

Но я несколько забежал вперед...

— Кто же это посоветовал тебе поехать в Хабаровск? — спросил Листовский, выслушав меня.

— Я поехал по совету писателя Александра Фадеева, — сказал я и добавил: — Он и деньгами на дорогу помог мне...

— Честное комсомольское?

— Конечно, товарищ секретарь крайкома...

— Зови меня просто Петром, — сказал он и, навалившись грудью на стол, попросил: — Расскажи-ка, пожалуйста, о Фадееве.

Я стал сбивчиво рассказывать, что Александр Александрович теперь живет в Ленинграде, но, кажется, временно, что он один из руководящих сотрудников журнала «Звезда», где я без малого четыре года работал ответственным секретарем, и что Фадеев пишет большой роман о Дальнем Востоке — «Последний из удэге», и, кажется, собирается посетить родной край после долгой, более чем десятилетней разлуки с ним.

— Это он тебе лично говорил, что собирается на Дальний Восток? — оживился Листовский.

— Говорил, а что? — смущенно спросил я, подумав, что секретарь крайкома мне не поверил.

— Адрес «Звезды» какой?

Листовский быстро записал адрес «Звезды» на листке настольного календаря, сказав при этом тихо, будто подумав вслух:

— Хорошо, если бы Фадеев поскорей приехал, увидал бы своими глазами, какие мы тут творим большие дела!

Позднее в Хабаровске Александр Александрович близко сошелся с Листовским, ездил с ним и в Нанайский район, и на реку Урми, и в Приморье, в один из славных в то время пограничных отрядов, которым командовал известный не только в крае, но и далеко за его пределами комбриг Кузьма Корнеевич Ковальков, старый чекист, человек почти легендарной биографии.

...Наступило минутное молчание, после чего секретарь крайкома спросил:

— Согласен пойти в ТОК?

Я тогда еще