Вкус заката - Елена Логунова

После этого у них с мамой началась другая жизнь. В доме стало тихо, спокойно – это Маринке нравилось. Никто не мешал ей часами валяться на диване, читая книжки, которые мама целыми связками приносила из библиотеки. Вечерами сама мама читала книжки на кухне, готовя ужин, а Маринка за пианино, поставив «Трех мушкетеров» на пюпитр и вслепую нажимая клавиши. Мама настояла, чтобы дочь продолжила заниматься в музыкальной школе, хотя это стоило денег, которых с папиным уходом стало совсем мало: папа талантливый художник – хорошо зарабатывал. Беда в том, что он и тратил заработанное с большим размахом и творческим подходом, абсолютно игнорируя мамины представления об идеальной семейной жизни. Папа был душой компании, весельчаком и заводилой, имел много друзей и подруг. К одной из них он и ушел.

У Маринки друзей было мало, а подруг и вовсе не имелось. Она прочитала слишком много умных книг, чтобы приятно посплетничать с ней о мальчишках и нарядах. К тому же она мало что понимала в нарядах, потому что мама из соображений экономии одевала ее добротно, но не модно и не к лицу. Лучшими друзьями Маринки стали книжки и фильмы. В первую очередь французские, только не комедии – их она не любила, потому что там всегда смеялись над самыми слабыми. Маринка смотрела сентиментальные картины про любовь и мечтала о том времени, когда вырастет, поступит в институт и уйдет из своего тихого и спокойного дома навсегда.

Училась Маринка лучше всех в классе и среднюю школу окончила с медалью. Это позволило ей без проблем поступить на бесплатное отделение – иначе пришлось бы остаться без высшего образования. Институт оказался не из престижных – педагогический, но Маринке это было неважно. Главное, что у нее будет диплом, а пока ей дали стипендию и место в общежитии!

В институте Маринку заметили сразу, но не однокурсники, а преподаватели. Она не прогуливала занятия, без троек сдала первую сессию и не уклонялась от скучной общественной работы. Пока ее соседки по комнате, ошалев от свободы, нагуливали кто синяки под глазами, кто раннюю беременность, Маринка привычно безнадежно мечтала о прекрасном принце и вечерами рисовала факультетскую стенгазету.

Маме она регулярно звонила и без энтузиазма, но подробно рассказывала о своей студенческой жизни. Та была уверена, что знает обо всех мало-мальски важных моментах в жизни дочери.

Мама поняла, что она очень сильно ошибалась, только тогда, когда рассерженная девчонка из общежития позвонила ей в поисках Маринки, которая «одолжила шикарные итальянские туфли на один вечер, а пропала на два дня!». А когда в понедельник утром Маринка – невиданное дело! – не появилась на занятиях, ее мама начала масштабные поиски.

Я выключила запись, побарабанила пальцами по столешнице и посмотрела на пустой гостевой диван. Тамара уже ушла, немного обнадеженная вырванным у меня обещанием посильной помощи. Фотографию пропавшей дочери она оставила, и я прикрепила ее кусочком двустороннего скотча на край монитора – так было удобнее переводить взгляд с лица на снимке на собственное отражение в зеркале на стене.

– Дурочка ты, дурочка! – шепотом сказала я девушке на фото.

Я отлично понимала, как легко может влипнуть в дурную историю такая хорошая девушка. Если ей не повезет. Если ангел-хранитель некстати отвлечется. Если инстинкт самосохранения отступит перед горделивым желанием блеснуть, сделать красивый жест, проявить опасное и глупое благородство. Если книжные знания о жизни недостаточно быстро вытеснит реальный опыт. Если неудачно сложатся обстоятельства или, не дай бог, проявится чья-то злая воля!

– Какое счастье, что мне давно не восемнадцать! – сказала я своему отражению.

– Ну, это счастье для тебя, но не для окружающих! – тут же заметил внутренний голос.

– Прошу прощения, но мое личное счастье заботит меня несравненно больше, чем счастье остального человечества! – ответила я язвительно и, видимо, слишком громко.

– Надеюсь, по этой причине вы не оставите меня сегодня без обеденного перерыва? – тоже возвысив голос, обеспокоенно поинтересовался дотоле помалкивавший Санчо из приемной. – Напоминаю, у меня в половине второго йога!

– Зайди, – позвала я.

Санчо сунулся в приоткрытую дверь. Он уже успел переодеться в спортивный костюм и выглядел в нем как победоносный олимпиец. Я в который раз мысленно посетовала на то, что эта великолепная мужская красота не знает и, главное, не хочет знать женской ласки, и с ехидством сказала:

– Разумеется, я помню, что ты бежишь на тренировку, с которой задержишься часа на полтора, на что я систематически закрываю глаза, великодушно не урезая твою зарплату!

– Так я побежал? – не дрогнув, уточнил наглец.

– Беги. Одна просьба: по пути забрось Семену Аркадьевичу эту запись. Скажи, я прошу послушать и сказать, что он думает.

– Нет проблем!

Мой красавец-помощник запихнул диктофон в карман спортивной куртки, отсалютовал мне, как бравый морской пехотинец, каковым он при его ориентации никогда не будет, и ушел.

Я немного посидела в тишине, потом вспомнила, что так и не выпила свой бодрящий утренний коктейль, соорудила вторую усиленную порцию и вернулась к рукописи, от работы над которой меня отвлек неожиданный визит Тамары. Работа была не срочная, но я, как природа, не выношу пустоты – непременно должна заполнить ее более или менее бурной деятельностью.

Против обыкновения, я не смогла вспомнить, на чем остановилась, пришлось перечитать последний обзац: «Если я не видела тебя, то ощущала твое присутствие затылком, спиной, сердцем, третьим глазом…» Дальше пошло само:

«Заглядывая в кабинет, я знала, что увижу тебя там. Я не знала, что увижу тебя там с другой женщиной!

Если бы вас увидела не я, а любой другой человек, он бы даже не почувствовал неловкости. Вы не обнимались, не целовались. Вы просто смеялись! Но это был такой смех…

Это был смех людей, объединенных общей тайной.

Смех заговорщиков, давным-давно связавших себя клятвой, которая за давностью лет превратилась в такую же фикцию, как былая любовь. Она засохла, точно осенний лист в гербарии, но сама ее невесомая хрупкость вызывала нежность и благодарность за то, что когда-то случилось.

Вы были любовниками, я поняла это по твоему голосу и той смелости, с которой она шутила с тобой. Вы были любовниками раньше, и вы были ими сейчас.

Я смотрела на вас одну секунду, но ваш смех, насыщенный терпкой сладостью многократно разделенного греха, звучит в моих ушах до сих пор».

Я поставила точку в конце абзаца и отстраненно подумала, что однажды я еще скажу Андрею большое спасибо. Невыдуманные муки ревности в моем описании непременно впечатлят чувствительных читательниц (для проверки эффекта я дам эту страничку на ознакомление Санчо), так что новая книжка вполне может получиться выше среднего. Издательство выпустит нормальный тираж в твердом переплете, читательницы раскупят книжку, а я получу приличный гонорар и потрачу его на отдых в каком-нибудь потрясающе красивом и романтическом месте. На Мальдивских островах, например. Или в Индонезии, на Бали… Где встречу прекрасного принца и закручу с ним фантастический роман…