Честное пионерское! Часть 4 - Андрей Анатольевич Федин

Такая же умница и красавица, как и моя любимая жена! М-да. Вместе — так вместе. Веди своего кавалера на большой диван. Ждите меня там. Через пару минут к вам приду.

Каховский ушёл в свою спальню.

Зоя (за руку) потащила меня к телевизору.

В гостиной семьи Каховских я обнаружил, что аромат отбивных из свинины там ослаб — это в сравнении с тем запахом, что я ощутил в прихожей. Он будто выдохся (хотя по-прежнему будоражил моё воображение и дразнил мою пищеварительную систему). А вот присутствие в воздухе табачного дыма увеличилось. Я заподозрил, что совсем недавно в комнату впустили с улицы пропитанный запахом сгоревшего табака холодный воздух. Я выполнил просьбу Каховского: уселся на диван, придвинулся ближе к журнальному столику. Зоя присела около меня (не выпускала мою руку). Я огляделся. Заметил рядом с балконной дверью войлочные сапожки (мужского размера). На кресле (в шаге от балконного блока) обнаружил потёртую стёганую ватную куртку. Увидел и хорошо знакомую мне хрустальную туфлю — та притаилась на подоконнике, отражала яркий свет ламп.

Мы с Зоей перекинулись лишь парой фраз до того, как пришёл её отец. Юрий Фёдорович на ходу задумчиво взглянул на пепельницу и на войлочную обувь. Но тут же решительно отвёл взгляд. Он потеснил в кресле ватник, расположился в двух шагах от меня: по другую сторону журнального стола. Отвернулся от балконной двери (хотя и прикоснулся к спрятанной в кармане штанов пачке с сигаретами — будто проверил её наличие). Бросил на столешницу большой блокнот и пару шариковых ручек. Он аккуратно положил рядом с ними скрученный из газеты кулёк (в похожие кульки насыпали семечки торговавшие рядом с автобусными остановками женщины). Немного посомневался, но всё же вынул из кармана зажигалку и сигареты. Но отодвинул их в сторону от меня, от блокнота и от конусообразного кулька (намекнул, что «к делу» они отношения не имели).

Юрий Фёдорович окинул взглядом разложенные на столе предметы, словно проверил, всё ли на месте. Кивнул. Вытер о футболку на своей груди ладони.

И произнёс на выдохе:

— Так… Начнём.

Он посмотрел на меня — приподнял брови.

— Я поразмыслил вчера над твоим рассказом, зятёк, — сказал Каховский. — Обо всех этих немцах, фашистских кинжалах и платках с запахом роз. М-да. И пришёл к выводу, что это, конечно, полнейший бред. Не повторю твои слова при посторонних. Потому что, будучи в здравом уме, в такие россказни никто не поверит.

Юрий Фёдорович ухмыльнулся.

— Но я после знакомства с тобой уже не в здравом уме, — сказал он. — Поэтому я всё же не удержался и совершил безумство: предположил, что ты, зятёк, говорил мне о прошлом «припадке» правду. Сам себя я почти убедил в этом. Потому что рассмотрел в твоём новом умении уж очень хорошие перспективы.

Каховский покачал головой. Нашёл, не глядя, на столе сигареты — накрыл пачку рукой. На миг мне почудилось, что он повёл па столешнице не сигаретами, а компьютерной мышью.

— По этой причине я сотворил ещё одну, не меньшую глупость, — сказал Юрий Фёдорович. — Я раздобыл на один вечерок интересную вещицу, которую не должен был приносить домой. Но ради проверки твоих слов, зятёк, я совершил служебное преступление. За такие проделки могу не только по шапке получить, но и…

«Дядя Юра» взглянул на дочь, нахмурился. Перестал елозить по столу пачкой (будто уже запустил на экране воображаемого компьютера все необходимые ему программы). Вновь отодвинул сигареты к зажигалке.

— Ладно, — сказал он. — Хватит рассуждать о птичках. Займёмся делом.

Каховский склонился над столом, и аккуратно (кончиками пальцев) прикоснулся к кульку из газеты. С видимой осторожностью развернул его. И высыпал из кулька на стол чёрный витой телефонный шнур.

Юрий Фёдорович поднял глаза.

— Смотри, зятёк, — произнёс он.

Не притронулся к шнуру — придвинул его ко мне шариковой ручкой (осторожно, будто тревожил ядовитую змею).

— Что это? — спросила Зоя.

Каховский дёрнул плечом.

— Важная улика, — сказал он. — Мне не поздоровится, если её вдруг хватятся. Да и тому человеку, который мне её раздобыл, тоже придётся худо. Потому я тебя, зятёк, сегодня и побеспокоил. Ведь по совместительству это ещё и орудие преступления. Вот этой штуковиной убили человека.

Зоя вздрогнула, усилила хватку на моей руке.

— Кого убили? — прошептала девочка.

Юрий Фёдорович усмехнулся.

— Вот это пусть твой кавалер и узнает, — ответил он. — Как в случае с тем эсэсовским ножиком. Потрогает улику, понюхает… да хоть и на зуб попробует. Что там ему нужно с такими вещами делать? И спровоцирует это своё «видение». Ну а потом поведает нам, кто кого и зачем вот этим убил.

Каховский раскрыл блокнот, пролистал его до чистых страниц.

— Я зафиксирую его рассказ на бумаге, — добавил он. — В интересах следствия, так сказать. Как ответственный и добросовестный работник. Уж что-что, а составлять такие бумажки я умею: это и есть основная часть моей работы. Ведь ты же, зятёк, поможешь следствию?

Я вздохнул, взглянул на шнур (отметил, что на Надином телефоне был точно такой же).

— Помогу, дядя Юра. Куда же я денусь. Хотя лучше бы я сперва выпил чашечку кофе.

Каховский выпрямил спину, покачал головой.

— Будет тебе и кофе, — пообещал Юрий Фёдорович, — будет и какава с чаем. Чуть позже. Я бы тебе и сто грамм налил, будь ты на десяток лет постарше. Покормлю тебя, не переживай. Но только когда расскажешь мне про этот шнур. Помню, что ты говорил про кинжал. И я уверен, что такие киношки нужно смотреть на пустой желудок.

Он ухмыльнулся.

— Фрол Прокопьевич рассказал, как ты отлёживался на диване после изучения кинжала. Так что с ужином повременим. Он от тебя никуда не денется.

Мой живот заурчал — вступил с Каховским в полемику.

Диктор по телевизору рассказывал о национальных таджикских блюдах. Говорил, что рецепты мясных таджикских блюд представлены едой из баранины, козлятины, конины и дичи. Сообщил, что в таджикской кухне часто используют нут. Расхваливал центральное блюдо таджикской кухни: плов. Заставил меня завистливо вздохнуть и сглотнуть слюну.

— Возможно, вы и правы, дядя Юра, — сказал я. — С ужином повременим. Вот только сомневаюсь, что сохраню аппетит после… той киношки.

Я ухмыльнулся и откинулся на спинку дивана. Немного поёрзал — проверил устойчивость своего положения (чтобы не свалился во время «приступа»). Несколько раз глубоко вдохнул (почудилось, что уловил в воздухе аромат розовых лепестков). Улыбнулся Зое (но не прогнал испуг из её взгляда). Опустил руку на стол — ладонью прикоснулся к чёрному витому шнуру.

Вспышек не увидел.

Провалился в темноту.

* * *

Зоя Каховская гладила меня по бедру, словно успокаивала. Юрий Фёдорович не спускал с меня глаз (и будто не замечал действия дочери). Он нервно постукивал шариковой ручкой по странице блокнота, покусывал нижнюю губу. И сверлил моё лицо внимательным, нетерпеливым взглядом. А я разглядывал чашки за стеклом в серванте; часто моргал: прогонял мельтешившие перед глазами тёмные хлопья. Освещение в гостиной Каховских казалось мне тусклым (словно за время моего «приступа» на люстре погасли три из пяти лампочек). Запах табачного дыма усилился: подполковник милиции впустил его с балкона вместе с холодным воздухом (устроил перекур, пока я приходил в себя после «припадка»). Телевизор замолчал: Юрий Фёдорович отключил его перед тем, как вновь плюхнулся в кресло. Отец и дочь Каховские слушали мой рассказ, не перебивали.

—…Женщина, — говорил я. — Пожилая: лет под семьдесят. Вот с такой же родинкой, как у Зои…

Я с трудом приподнял руку (сказывались последствия «приступа»).

Каховская прикрыла родинку ладонью.

—…Только с другой стороны.

Я пальцем показал, где именно на лице убитой рассмотрел родинку — ткнул себя в щёку. Смочил языком пересохшие губы (заметил, как дрожала на тонкой Зоиной шее жилка). Тряхнул головой.

Пожаловался:

— Я не могу понять, где эту тётку встречал. Но точно её уже видел…

Скорчил недовольную мину.

— Это Анастасия Михайловна Терентьева, — сказал Каховский. — Жительница блокадного Ленинграда, которая жила в нашем доме. Мы с тобой о ней уже говорили. Помнишь? Её задушили, как ты и описал. Вот этим самым шнуром. В конце августа.

Зоя пугливо дёрнулась.

Я вспомнил черно-белую фотографию — одну из многих, что я показывал в своём ролике о «невысокой, молодой и весёлой» убийце в белом халате (о Тёткиной Виктории Матвеевне).

— Терентьева? — переспросил я.

Юрий Фёдорович покачал головой.

— Однофамилица, — сказал он. — Точно тебе говорю. Ни убитая старушка, ни её семья не имели родственной или какой-то иной связи с девятиклассницей Ниной Терентьевой. Я это проверил.

Каховский вздохнул.

— Первый экзамен, зятёк,