Встретимся в Загсе или на небесах - Ива Ривер

— И что, прямо в офисах нападает? — с трудом произнесла я, невольно вздрогнув от мысли, что сложись обстоятельства иначе, на полу могло лежать не Катино тело, а моё.

— Да почему? В разных местах. В предыдущих эпизодах, скорее всего, у баров жертву присматривал. Но сейчас все бдительность увеличили, в особо опасных местах наши сотрудники дежурят, дружинники везде. Да ещё и вояк подключили. Видно, перекрыли ему кислород, вот он и решил, гад, по-другому действовать. По крайней мере, почерк очень похож.

«Господи, зачем я позволила ей остаться здесь одной?!» — острый приступ вины заглушил все прочие эмоции, и смысл сказанного Добромиром тоже доходил с трудом.

— Странно… я даже не слышала, что в городе опять маньяк объявился… — пробормотала я, тупо перекладывая с места на место дырокол, папки и прочую канцелярскую дребедень.

Следователь бросил на меня скептический взгляд и хмыкнул:

— А я ещё при первой встрече заметил, что вы — девушка весьма оригинальная, много чего вокруг себя незамечающая. Интересно, если в городе вдруг бомбёжка начнётся, вы на это внимание обратите? Или решите, что салют?

Хороший такой, увесистый булыжник плюхнулся в мой огород. Можно было, конечно, оскорбиться и сказать, что он и сам не образец внимания — кто в прошлый раз улику проморгал?! — но я промолчала. Как ни горько это признавать, Кондратенко отчасти прав. Из-за своей неосторожности я уже не раз попадала в различные передряги. Так что если на кого и обижаться, так только на себя.

Домой я приехала далеко за полночь и долго не могла уснуть, представляя, каково сейчас Катиным родителям… Сообщить им о случившемся у меня не хватило духу, и со страшным известием отправился оперативник.

Был ли убийцей тот самый человек, что звонил мне насчёт покупки компании или он не пришёл, а вместо него явился маньяк, не знаю. Во всяком случае, на следующий день телефон покупателя оказался вне зоны действия, и сам он больше не объявился.

Виктору я ничего говорить не стала — незачем отрывать человека от дел лишними переживаниями, приедет, тогда и расскажу, а свой упаднический голос объяснила его отъездом. Да он и сам был не в лучшем настроении, сказал, что понимал, что будет тяжело, но не представлял, что настолько. Пришлось даже, собрав последние силы, немножко взбодриться, чтобы он не решил, что нужно всё бросить и срочно лететь обратно.

— Солнышко, я тебя прошу, только будь осторожна, что-то тревожно мне.

— Конечно, милый, — покладисто согласилась я. — Буду, как мышка, тихо сидеть в своей келье.

— Ох, не верится что-то…

Представляю, если бы я ему ещё про Катю рассказала!

Я попрощалась, отжала тряпку и пошла дальше драить помещение…

***

Говорят, с бедой надо переспать ночь, и к утру она… Не помню, что там она должна сделать к утру, мне не помогло. Никак. Я даже острее её почувствовала, как будто вчера ещё не до конца верила, и только сегодня полностью осознала. А надо ещё как-то заставить себя съездить к Катиным родителям…

Накануне у меня был хоть какой-то предлог к ним не ехать — вместе со спешно вызванной уборщицей мы до ночи убирали офис, хотя, если начистоту, очень хотелось всё бросить и бежать без оглядки.

Сегодня же никакая причина не прокатит. В моих же собственных глазах. К тому же, и деньги на похороны надо отвезти. Можно триста раз вздохнуть, а ехать придётся…

Вернулась я домой мрачнее тучи. Мне прямо в лицо выплеснули, что лучше бы убили меня, и открыто обвинили в гибели Кати.

Конечно, я понимала, что у людей страшное горе… но всё же не ожидала, что меня объявят главным врагом и пожелают смерти. Сама и казнила себя, и обвиняла, но вот услышать от других, что я и только я виновата во всех их бедах, была не готова.

Оправдываться не имело смысла и, оставив на столе деньги, я молча ушла раненым зверем.

А к вечеру за окном разразилась настоящая буря и параллельно с ураганом в моей душе бушевала до самого рассвета.

На следующий день, оставив после себя ворох облетевшей листвы, поломанные ветки и раскиданный всюду мусор, она, захватив с собой часть моей боли, отступила к морю. Над городом, не рискуя вернуться к штормящему водоёму, с отчаянным криком носились испуганные чайки.

По большому счёту Катя не была для меня близким человеком, да и проработали мы с ней всего ничего. Девушку было безумно жаль, а при мысли, что ей пришлось пережить, меня по-прежнему бросало в дрожь. Но, к своему стыду, я изо всех сил старалась как можно скорее избавиться от этого кошмара.

Неужели правы Катины родители, назвавшие меня исчадьем ада, равнодушно несущим горе и смерть?..

При воспоминании об этих несправедливых словах во мне снова всё перевернулось, вызывая жгучий протест. Да, это не моя потеря, и на моей жизни она никак не отразится. И всё же, никогда чужая боль не бывает для меня полностью чужой… Иногда она даже становится нестерпимой. Наверное, её стало слишком много вокруг… и психика, пытаясь сохранить стабильность, в безнадёжных случаях старается хоть как-то отрешиться.

Я включила любимую музыку и занялась уборкой.

Ураган нанёс немалый урон окружающему наш дом парку, в том числе изрядно потрепав большой клён и красавицы-акации, росшие прямо под моими окнами. Если крепкому клёну кое-как удалось почти без потерь выстоять в схватке со стихией, то от недавней роскоши акаций едва ли осталась четверть чудом уцелевшей листвы. Она сиротливо дрожала на ветру, а оголённые ветви стыдливо жались друг к другу в стылом сумраке утра.

Тщательно «вылизав» квартиру, я переместилась на балкон, усыпанный листьями, и принялась их сгребать, ещё не зная, что смерть Кати — только начало, и впереди меня ждёт какой-то совсем уж безумный замороченный треш…

***

Как я ни старалась, полностью отключиться от вчерашних страшных картин не получалось. Смерть девушки не выходила из головы. Чтобы поскорее отвлечься, я заставила себя несколько раз мысленно прокрутить начало либретто. Не помню, с какой попытки сознание наконец откликнулось и побежало к заброшенному парку.

«Рвущие душу аккорды в последний раз проплыли над лунной тропой и рассеялись во мгле среди деревьев…

Создатель открыл глаза и с теплотой посмотрел на пианиста.

— Спасибо, Маэстро, вы — великий композитор. Ваша музыка драматична и не даёт забыть о бренности бытия, но тем сильнее её воздействие. Она напоминает человеку, что каждый миг — неповторим и уникален, и что есть высшие ценности, ради которых и придумана жизнь… Я говорил вам, что ваша музыка переживёт века? Я ошибался. Она — вечна!

Великий композитор встал из-за рояля и с достоинством поклонился.

— Всё в вашей власти, Создатель, — ответил он негромко, — будучи смертным, я всего лишь верно распорядился вашим даром.

— Дорогой мой, так в этом и есть ваша величайшая заслуга! Именно, именно в следовании своему пути! А талант… что же… я наделяю им каждого… — Творец беспомощно развёл руками, вспомнив, как большинство распоряжается его дарами, активно используя заступ.