Все люди смертны - Симона де Бовуар

— Но это была не я. — Наклонившись к нему, она заявила: — Нужно, чтобы вы посмотрели на меня. Скажите, вы меня видели когда-нибудь?

— Может, и нет.

— Я так и знала.

— Ради всего святого, идите прочь. Идите прочь, или все начнется снова.

— А даже если начнется?

— Ты что, вправду хочешь тащить этого психа в Париж? — спросил Роже.

— Да. Я хочу вылечить его, — сказала Регина, бережно укладывая в чемодан черное бархатное платье.

— Но зачем?

— Меня это забавляет, — ответила она. — Ты не представляешь, как он переменился за четыре дня. Когда теперь я заговариваю с ним, и он не отвечает, я хоть понимаю, что он меня слышит. А иногда он отвечает.

— А когда ты его исцелишь?

— Тогда я утрачу к нему интерес, — весело ответила она.

Роже отложил карандаш и посмотрел на Регину.

— Ты меня пугаешь, — сказал он. — Ты просто вампир.

Она наклонилась и обняла его:

— Вампир, который никогда не причинит тебе зла.

— О, ты еще не сказала последнего слова, — недоверчиво протянул он.

— Ты прекрасно понимаешь, что тебе нечего меня опасаться. — Регина прижалась щекой к его щеке.

Ей нравились его расчетливая нежность, ум, преданность; он принадлежал ей душой и телом, она дорожила им настолько, насколько вообще была способна кем-либо дорожить.

— Хорошо работается? — спросила она.

— Кажется, мне пришла неплохая идея насчет декорации леса.

— Тогда я покину тебя. Пойду навещу моего больного.

Она прошла по коридору и постучала в дверь пятьдесят второго номера.

— Войдите.

Она открыла дверь, и он подался к ней из глубины комнаты.

— Можно зажечь свет? — спросила она.

— Зажгите.

Регина нажала на выключатель. На столике у изголовья кровати она увидела пепельницу, полную окурков, и пачку сигарет.

— Вот как, вы курите? — удивилась она.

— Купил сигареты сегодня утром. — Он протянул ей пачку. — Вы должны быть довольны.

— Я? Почему?

— Время вновь потекло.

Она уселась в кресло и прикурила сигарету.

— Вы знаете, что завтра утром мы уезжаем? — спросила она.

Он по-прежнему стоял у окна и глядел на звездное небо.

— Звезды все те же, — заметил он.

— Завтра утром мы уезжаем, — повторила она. — Вы готовы?

Он уселся напротив Регины:

— Почему вы тратите на меня время?

— Хочу помочь вам выздороветь.

— Я не болен.

— Вы отказываетесь жить.

Он смотрел на нее с озабоченным и отстраненным видом:

— Скажите, вы меня любите?

Она рассмеялась.

— Ну, это уж мое дело. — Реплика прозвучала двусмысленно.

— Потому что не стоит… — сказал он.

— Я не нуждаюсь в советах.

— Это особый случай.

— Знаю. — Она повысила голос.

— Да что вы, собственно, знаете? — медленно проговорил он.

Регина не отвела взгляд:

— Мне известно, что вас выписали из психиатрической клиники и что у вас амнезия.

Он улыбнулся:

— Увы!

— Что значит «увы»?

— Если бы мне повезло потерять память…

— Повезло?! — воскликнула она. — Никогда не следует отказываться от своего прошлого.

— Если бы я страдал амнезией, я был бы почти таким, как все люди. Быть может, полюбил бы вас.

— Не стоит труда, — сказала она, — и успокойтесь, я вас не люблю.

— Вы хороши собой, — сказал он. — Видите, какие успехи? Теперь я знаю, что вы хороши собой.

Она склонилась к нему, положив руку на его запястье:

— Поедемте вместе со мной в Париж.

Он заколебался.

— Почему бы не поехать? — В голосе Фоски прозвучала грусть. — В конце концов, жизнь вступила в свои права.

— Вы что, правда сожалеете об этом?

— Я вас не виню. Даже без вас это случилось бы рано или поздно. Однажды мне удалось задержать дыхание на шестьдесят лет. Но как только люди прикоснулись к моему плечу…

— На шестьдесят лет?

Он улыбнулся:

— На шестьдесят секунд, если угодно. Какая разница? Бывают мгновения, когда время останавливается. — Он долго разглядывал свои руки. — Мгновения, когда ты паришь за пределами жизни и видишь ее оттуда. А потом время вновь начинает отсчет, сердце бьется, вы вытягиваете руку, переставляете ногу; вы еще помните, как она выглядит со стороны, но больше уже ее не видите.

— Да, — сказала она. — Оказываешься у себя в комнате и расчесываешь волосы.

— Ну да, приходится причесываться, — сказал он, — каждый день.

Он опустил голову, лицо его расслабилось. Она пристально молча смотрела на него:

— Скажите, вы долго пробыли в клинике?

— Тридцать лет.

— Тридцать лет? Так сколько же вам сейчас?

Он не ответил.

— И что стало с вашим йогом? — спросил Лафоре.

Регина, улыбнувшись, наполнила бокалы портвейном.

— Он питается в ресторане дважды в день, носит готовые костюмы и стал скучным, как конторский служащий. Я переборщила с его лечением.

Роже пояснил, обращаясь к Дюлаку:

— Мы встретили в Руане бедного посвященного, решившего, что он йог. Регина взялась за него, пытаясь вернуть ему рассудок.

— И ей это удалось? — спросил Дюлак.

— Ей удается все, за что она ни возьмется, — сказал Роже. — Это опасная женщина.

Регина улыбнулась.

— Прошу прощения, я отлучусь на минутку, — сказала она. — Пойду взгляну, как там ужин.

Идя через студию, она затылком чувствовала, что Дюлак смотрит ей вслед; взглядом знатока он оценивал форму ног, округлости фигуры, изящество походки. Одним словом, барышник. Она открыла дверь в кухню:

— Все в порядке?

— Да, — отозвалась Анни. — Но что делать с суфле?

— Поставь в духовку, как только прибудет мадам Лафоре. Она, вероятно, скоро появится.

Регина окунула палец в кастрюльку: утка в апельсиновом соусе удалась на славу.

— Как я сегодня выгляжу?