Тайный узел - Евгений Евгеньевич Сухов

не значащих фраз. Он был человеком не нашего круга, и у нас не было общих интересов, — добавил Стрешнев уже иным, обычным тоном.

— Ну какое-то общее впечатление о нем вы могли для себя составить? — вступила в разговор Зинаида, внимательно рассматривающая обстановку в зале, однако прекрасно слышащая разговор своего начальника с хозяином соседней квартиры.

— Трудно что-либо сказать… Но мне всегда казалось, что он был человеком себе на уме, — немного поразмыслив, произнес Стрешнев. И в некоторой задумчивости добавил: — Кажется, покойный был из той породы людей, которые никогда не расскажут вам о своих планах, даже будь вы самый лучший их друг.

— То есть ваш усопший сосед был человеком закрытым, — то ли спросил, то ли констатировал факт майор Щелкунов.

Геннадий Васильевич понял последнюю фразу майора милиции как вопрос и не очень решительно ответил:

— Не то чтобы закрытый… — Стрешнев опять немного подумал. — Скажем так: он был человеком, не пускающим никого дальше передней. По крайней мере, мне так показалось, — добавил начальник городского управления связи.

— Ясно, то есть он держался на расстоянии, — понял, что хотел сказать Стрешнев, Виталий Викторович.

— Можно и так сказать. В какой-то степени это понятно, ведь он был успешным предпринимателем. Деньги у него водились. А они всегда требуют какой-то осторожности. А уж в наше неспокойное время тем более.

— А чем он владел, можете сказать?

— Двумя магазинами и коммерческим рестораном.

— А что вы можете рассказать о его супруге?

— О ней могу сказать еще меньше, — промолвил Геннадий Васильевич. — Ее зовут Нина. Отчества, простите, не знаю. Она вроде бы из эвакуированных.

— А откуда именно?

— Не могу вам сказать точно. До того как вышла замуж, жила одна в каком-то общежитии на окраине Казани. Как-то пожаловалась моей жене, что голодала, перебивалась какими-то разовыми заработками. Потом каким-то образом сошлась с Печорским и вышла за него замуж. Что в итоге? Он получил молоденькую супругу, младше его на тридцать с лишним лет. А она — состоятельного человека, способного без труда ее прокормить и приодеть.

— То есть получается, что это был брак по расчету? — быстро глянул на Стрешнева Виталий Викторович.

— С уверенностью сказать не могу, — после довольно продолжительного молчания промолвил Геннадий Васильевич. — Может, у них была и любовь… Поначалу они вроде бы неплохо жили. Все время были вместе. Модест Вениаминович был человеком небедным, на супругу не скупился: украшения ей дарил разные, одевал ее с иголочки.

— А потом что-то изменилось? — поинтересовался Щелкунов.

— Да по-всякому случалось… Жена мне рассказывала, что в последнее время они не очень-то и ладили, — ответил Стрешнев. — Я и сам Модеста не раз хмурым встречал.

— А ваша супруга сейчас дома? — посмотрел на него Виталий Викторович.

— Конечно, а где же ей еще быть? — последовал ответ. — Там и гости, и она… Праздник все-таки.

— Мы тут немного осмотримся, и я чуть позже с ней поговорю, вы разрешите? — продолжал смотреть на Геннадия Васильевича майор Щелкунов, и можно было подумать, что это не офицер милиции, а сама вежливость и тактичность в образе милиционера. Откажи Стрешнев — и такой встрече не бывать!

— Хорошо, — бесцветным голосом произнес Геннадий Васильевич, пожимая плечами, совершенно не понимая, зачем майору милиции понадобилось его разрешение на разговор с супругой, когда служитель правопорядка волен расспрашивать кого бы то ни было согласно служебной необходимости и по собственному усмотрению.

— Вы заметили, товарищ майор, что в квартире не наблюдается никакого беспорядка? — снова подала голос Зинаида.

— Хотите сказать, что Печорский все же сам повесился? — остро глянул на младшего лейтенанта Щелкунов, жестом давая понять Стрешневу, а вместе с ним и Сабирову, что их присутствие в квартире Печорского уже необязательно.

Едва кивнув, оба незамедлительно и с немалым облегчением вышли из квартиры.

— Нет, — не задумываясь ответила Зинаида. — Хочу лишь сказать, что убийца или убийцы либо знали, где в квартире лежат деньги и самое ценное, поэтому не стали нигде рыться, либо гражданина убили по иным причинам. Если, конечно, убили.

— Вот ты к чему, — в упор посмотрел на Кац Щелкунов. За непродолжительное время ее службы в отделе Зинаида многому научилась, а главное — она обладала особенностью видеть детали, которые нередко пропускали даже иные оперативники. Говорят, что женщины наблюдательнее мужчин, это как раз про нее. — Значит, ты не можешь с уверенностью сказать, что это было: убийство или самоубийство.

— Сомневаться для следователя — вещь полезная и обязательная, — изрекла Зинаида тоном наставника, но не строгого, а доброго и участливого. — И убийство это или самоубийство, будет известно наверняка после проведения медицинских и криминалистических экспертиз и написания по ним заключений. Но вот этого, — протянула она Виталию Викторовичу листок бумаги, — не принять во внимание никак нельзя. Этот листок лежал на комоде на видном месте под серебряным портсигаром.

Щелкунов взял из рук младшего лейтенанта листок бумаги и прочитал вслух:

— «Прошу в моей смерти никого не винить. Ухожу из жизни добровольно, прощайте. Модест Печорский».

Внизу стояла неразборчивая подпись, различить в которой можно было только начальную букву «П».

Настало время допросить супругу самоубийцы. А возможно, что и убиенного.

— Вот что, Зина, давай приведи сюда Нину Печорскую. Нам будет о чем с ней поговорить.

— Хорошо, Виталий Викторович, — охотно откликнулась Кац и, постукивая каблучками о сверкающий паркет, вышла из квартиры.

Зинаида выполнила приказание майора буквально: привела Печорскую, бережно придерживая ее под локоток. Но не потому, что вдова сопротивлялась и не желала уходить. Напротив, когда младший лейтенант прошла в квартиру Стрешневых и сообщила Печорской, что с ней хочет поговорить майор милиции, то молодая женщина охотно согласилась вернуться домой. Видимо, Нина Печорская, раздавленная горем, крайне неуютно чувствовала себя в компании чужих людей, которые пришли в гости не для того, чтобы грустить, а затем, чтобы весело встретить Новый год. Да и гости с ее уходом почувствовали некоторое облегчение, что прочитывалось по их враз повеселевшим лицам.

…Но, шагнув в прихожую, вдова покачнулась. Вероятно, силы покинули ее. Вот Зинаида Борисовна и поддержала ее в нужный момент.

— Вам плохо? — сочувственно спросила она.

— Ничего… Уже все прошло, — вроде бы взяла себя в руки Нина, стараясь не смотреть на распластанный на полу труп мужа.

— Тогда скажите мне: это почерк вашего мужа? — доброжелательно поинтересовался Виталий Викторович, протянув обнаруженную записку Нине.

Вдова мельком глянула на бумагу:

— Кажется, Модеста.

Такой ответ ничуть не удовлетворил майора Щелкунова.

— Что значит — «кажется»? Это его почерк или не его? Скажите нам точно. Вы ведь знаете его почерк. Вам не однажды приходилось видеть, как ваш муж заполнял документацию для своих магазинов, —