Князь Рысев 4 - Евгений Лисицин

кувыркаешься, завтра другую ищешь, третью пришибить из огненной палки хочешь, и вот тебе — уже назавтра та третья тебе отдаться хочет. Ты точно к инквизаториям за подтверждением рода ходил? Они, кривохвостые-то, тебя там исчо ничем другим не наградили?

Он немного поразмыслил, взвешивая все за и против. Он воспринял моё молчание за то, что я жду его совета. Что ж, он прав — совет мне сейчас был бы как нельзя кстати.

— А что Катька, что Менделеева? Плоха, што ли, девка, али как? Всяко какое лекхарство в той промгле сварит, аль исчо чавось-то, да выдумает, чи не?

— Я думаю, это вызовет конфликт.

— Конхликт. Ишь, демона какая, конхликт-то, раз вызывают. Прямо бис, не к ночи помянут. Ты что ж, барин, не знашь, что делать? Да вели ей маску, что рожу закрыват напялить, да немой притворится — чего нам там, до разговоров, думаешь, будет?

— А если она не согласится?

— Ну так и в самый срам её тогда, барин! Я одного солдатика знаю — молодой, безрублёвый. Насыпешь ему целковых шапку, так он хоть в кабак, хоть чорту в пятак. Ну? Не алхимик, конечно, но всяко человек знающий.

Я кивнул ему в ответ, принимая справедливость доводов. Что ж, если Катька и в самом деле хочет мне помочь, то согласится. Может не сразу, и придётся поуговаривать, но всё-таки…

В какой-то миг мне вдруг причудилось, что удача, хвост которой выскользнул из рук, вновь оказалась от меня в опасной близости.

А я ведь своего не упущу…

Глава 3

Пузатый бес смотрел на нашу компанию и давался диву. Наверно, на своём веку он уже успел повидать благородных офицеров, готовых спуститься-то, да в самые что ни на есть подземные глубины Петербурга, но столь разношёрстную компашку наблюдал впервые.

Майя была сама серьёзность и не находила себе места. Волнение заставляло её в сотый раз проверить содержимое своей сумки.

Я хмыкнул, вспомнив, что было, когда она проверила мою — и первым делом спросила, здоров ли я? Она видела возможным взять с собой армейские галеты, может быть, печенье — но пирожные и яблоки вогнали её в ступор. Я же не терпящим возражений тоном заявил, что так надо — как будто бы, ударься я в объяснения, она смогла бы их принять и осознать! Ей пришлось лишь недовольно пожать плечами и обиженно солгать, что если что — она своими запасами со мной делится не станет.

Алиска была куда как равнодушней. Спокойство царило в её мятежной душе, давая возможность созерцать красоту утра. Беззаботно она смотрела на невесть откуда взявшуюся, да посреди осени бабочку, ритмично размахивая хвостом. Звериная натура звала её поймать порхающую негодницу, но она чудом держалась.

Явилась вместе со своим многострадальным пылающим клинком, даром дома Тармаевых. Бес смотрел на неё пуще остальных — он не знал, что же конкретно его смущает? То ли девчонка-велес, к которой благородные относятся на равных, то ли её наряд горничной.

Я склонялся ко второму и тоже был удивлён. Значит, яблоки с пироженками в душе Майки пробуждают смятение, а вот то, что её личная телохранительница вырядилась так, будто собирается учинить в подземелье генеральную уборку — даёт ей повод считать, что всё хорошо?

Но спорить не стал. На моей памяти именно Алиска завсегда не то что просто знала, а бесконечно была уверена в том, что делает.

Кондратьич выглядел зерном здравомыслия, за что получил от пузатика одобрительный взгляд. Немного битая молью солдатская форма, вещмешок, винтовка и кортик — он словно в одиночку готов был зачистить то, на что нужна троица сопливых детишек во главе с офицером.

А ещё он разбавлял бабский состав подобранной мной команды, ведь замыкала нас Катька.

Майа едва ли не носом чуяла присутствие в нашем стане не просто соперницы за моё кроватное время.

Она чуяла в ней непримиримого врага. Кондратьич оказался прав со своей выдумкой — по легенде перед нами стояла не дочь рода Менделеевых, второй пятый алхимик всей страны, а немой чумной доктор родом из Германии. Маска успешно скрывала её лицо от любопытных взглядов. Вранье о том, что она прячет от чужих взглядов страшный химический ожог только раззадоривало злость Майки — как и всякая женщина, она чуяла подвох. Где-то внутри её темноволосой головы бродили вопросы: где и как я отыскал эту бродяжку?

Алиска испытывала к ней только естественное для неё любопытство. Я вздрогнул, когда заходили ходуном крылья носа девчонки-велеса, прикусил язык. Уж кого-кого, а зверя обмануть невозможно!

Лисица же лишь пожала плечами, не проявив к новенькой должного интереса.

Катька прятала в себе всё, что только могло выдать в ней Менделееву. Белые волосы лежали под капюшоном, стянутые в хвост. Кожаная маска с непрозрачными линзами очков выглядела жутковато и немного нелепо. Словно желая скрыть в ней алхимическое начало, девчонка не нашла ничего умнее, как наклеить на неё невесть откуда раздобытые гайки и шестерни.

Словно она желала подчеркнуть механическое начало своей натуры.

Насколько у неё получилось не знаю, знаю только то, что мне стоило немалых усилий убедить её на этот маскарад. Нутро подсказывало мне, что однажды всё тайное становится явным, опыт вторил, но я не слушал.

Словно в спину меня толкало отчаяние, вкрадчиво убеждая, что главное — попасть внутрь, а там хоть пото…

Я прикусил язык, вспомнив, чем обычно для меня заканчивается неосторожность в словах. Нет уж, дудки, давайте в этот раз без этого, ага?

— Показывай! — велел мне пузан, а я часто заморгал глазами. Какого лешего этому чёрту от меня ещё требуется? Всех, кого надо я притащил, так какого ж рожна?

— Сумку показывай. Готов ли?

Я недовольно забурчал, скидывая котомку с плеч, дьявол же никак на это не отреагировал. Зажжужала растёгиваемая молния-застёжка, распахивая набитое нутро моей сумки.

Дьявол рылся в скромных пожитках, словно в своей сокровищнице. Майка уже хотела сделать ему замечание: её возмущению не было предела! Она нормально относилась к обычному люду, но что этот простолюдин себе позволяет так нагло рыться в чужих вещах?

Чую, в будущем таможня сильно разочарует огненную дочь Тармаевых.

Страх ёрзал во мне ужом, намекая, что бюрократию точно придумали посреди дьявольского пиршества. Что ты будешь делать, если он вдруг вспомнит, что для прохода требуется разрешение пятого заместителя помощника главной канцелярии за подписью пяти его начальников? Развернёшься ко всем собравшимся, разведёшь руками, извинишься и скажешь, что ошибочка вышла?

Если Сатана и жаждал меня унизить, то способ он выбрал наимерзейший.

— Это вот… — руках толстяка боками зеленело сочное, готовое хоть щас, да в фруктовый салат, яблоко. — Это вот что? Для чего?

Глаза Майки вспыхнули едва ли не злорадством. Словно где-то в недрах души она уже который год мечтала выдать женское и сакраментальное — я же говорила!

— Яблоко, — я старался звучать как можно более невозмутимо. — Оно… восстанавливает ману.

— Ишь ты, — одобрительно буркнул он, и тотчас же ткнул когтистым пальцем в свечи. — А это?

— Свечи. Магические, если освещать путь перед собой. И анальные, если ты не закончишь расспросы.

Он мерзко загоготал моей шутке и махнул рукой.

— Вижу теперь, что хучь в чём, а шаришь, людина. — Он встал на цыпочки, чтобы дотянуться до самого моего уха, вкрадчиво зашептал. — Будь у тебя уровень повыше, я пустил бы тебя сразу. Таких как ты смельчаков в этих кущах сгинуло — на три преисподних хватит. Но ты послушай моего совета…

Слушать советы самого дьявола — я уже чую, как начинают пригорать афедроны всех святых. Интересно, что по этому поводу сказала бы Славя?

Я не знал, чем обмолвилась бы ангел, ведал лишь о том, что иногда лучше послушать того, кто говорит — выводы-то я всегда сделать успею.

— Там, в туннелях, тебе встретиться всякое. Разумное и не очень. Воспринимай всё, как данность. Найдёшь деньги — не береги, будет возможность — трать.

— Хорошо, только открой мне ещё одну тайну — откуда в тебе такое человеколюбие проснулось?

Он хмыкнул, потеребил затылок, после же поморщился, плюнул себе под ноги.

— Скажешь тоже! Человеколюбие! Моя б воля, так я тех эксплуататоров, что ты с собой приволок прямо тут и в котел, грешатам на потеху. Но ты-то хучь наполовину, а наш!

Вон оно чё…

А я уж как будто бы и стал забывать, что наполовину полудемон. Хоть только