Свободна от обязательств - Вера Колочкова

— Нет. Я не хочу, Лев Борисович. Все равно я здесь уже не останусь. Ну не смогу я! И так уже на последнем нерве держусь. И вообще… Не надо ничего говорить, Лев Борисович. А то заплачу сейчас.

— Ну что ж, я понимаю. Ты женщина тонкая, чувствительная, тебе тяжело среди этих сплетен. Ладно, будь по-твоему. Хотя я бы плюнул на твоем месте! Может, плюнешь, Марин?

— Нет. Не плюется что-то.

— Ну что ж… Может, тебе с работой помочь?

— Нет. Я уже нашла себе работу. Я к Незнамову ухожу, в «Кронверк».

— Ага. Он хороший мужик, ты с ним сработаешься. А мне тебя жаль будет. Если надумаешь обратно… Ну мало ли! Я тебя сразу возьму.

— Спасибо, Лев Борисович. Я буду иметь в виду. Мне тоже очень жаль.

— Да ладно! — сердито махнул он на нее рукой. — Сама обездолила, а теперь ей жаль, смотрите-ка. С кем теперь мне работать? Со старухой этой, которая по полгода на больничных сидит? Иль с соплюхой, которая толком ничего не знает?

— Они справятся, Лев Борисович. Честное слово, справятся. Если что, мне позвонят, я им все расскажу.

— Ладно. Давай хоть на посошок по сто граммов, что ли? С лимончиком?

— А давайте! Как раз сто граммов мне сейчас и не хватает.

* * *

Марина уже долго гуляла по городу, никак не решаясь пойти домой. Ноги не несли. Что там делать, дома? Смотреть, как Олег складывает свои рубашки в чемодан? Просто классическая киношная ситуация: муж уходит из семьи. А жена сидит на диванчике, вся горестная такая, следит за его передвижениями по комнате. Нет уж, увольте. Хотя на холодном ветру тоже не легче. И в кафе сидеть за чашечкой кофе — тоже не легче. Хорошо, что Машки дома нет. Уехала к морю на все лето. А она еще отпускать ее не хотела! Не любила она отпускать дочь в чужие люди. Оно понятно, что с подружкой уехала, к подружкиной бабушке, и все же… Нет, все-таки хорошо, что Машка не увидит всего этого. А потом… Потом она объяснит ей как-нибудь. Машка умная не по годам, на лету все схватывает и истерик по поводу папочкиного ухода устраивать не будет. Хотя… Кто его знает, как она на все это отреагирует? Надо бы Олега предупредить, чтоб не говорил ей пока ничего, если Машка ему позвонит.

Марина втянула в себя сырой воздух, остановилась на мосту, стала глядеть на темную воду внизу. Нет, шальных мыслей броситься вниз головой у нее как раз не было. Кто она, обманутая беременная девушка, что ли? Нет, вовсе нет. Просто пришла перемена жизни, вот и все. Другая волна. Так со всеми бывает. Конечно, от этой волны не легче. Конечно, захлестнула. Больно, горько, нестерпимо. Кажется, не пережить. Когда от мамы папа уходил, сколько ей тогда лет было? Столько же, сколько Машке сейчас, шестнадцать? Мама так убивалась, вспомнить страшно. Все плакала и говорила, говорила и плакала до бесконечности. А она слушала, понимая, что должна слушать, должна принять в себя часть маминой боли. Потому что слушать и принимать боль может только близкий от близкого. Ни одна подруга, даже самая лучшая, этого не сумеет. Да и не было у мамы таких подруг. Она скрытная была, гордая. Дома на кухне выла белугой, а к людям выходила с улыбкой. Чтоб никто, не дай бог, не догадался да жалеть не начал. Выходит, и она такая же — вся в маму. Даже с работы ушла. Только ей в отличие от мамы биться головой не в кого. Нет, хорошо, что она Машку отпустила, а то бы тоже соблазнилась. А за два месяца она как раз успеет настроиться на новую жизнь.

Черт, как холодно! Даже зубы стучать начали. А может, они не от холода, а от горя стучат? Пора домой. Интересно, сколько времени надо уходящему из семьи мужу, чтобы собрать чемодан?

Олег был дома. Пил чай на кухне. Две пухлые спортивные сумки стояли в прихожей, сиротливо прижавшись друг к другу, словно не хотели покидать насиженное годами место. Марина присела на скамеечку, стянула с ног мокрые ботинки, надела смешные меховые Машкины тапочки в виде двух Микки-Маусов. Хорошо. Ни с чем не сравнимое удовольствие. Микки-Маусы легкомысленно улыбались, ничуть не понимая важности и трагичности момента. Сейчас мужчина, отец их хозяйки, допьет свой чай, подхватит сумки и уйдет из дома навсегда, навеки. Марине вдруг нестерпимо захотелось завыть по-бабьи, броситься к Олегу на шею с рыданиями: не уходи, милый, не бросай меня. Черт его знает, может, и правда надо так сделать. Может, потом она и пожалеет, что не бросилась. В конце концов, она же всего лишь женщина, обыкновенная, по сути, клуша, прачка и кухарка, бегающая по дому с тряпочкой и пылесосом. И обед в холодильнике всегда есть, и рубашки мужнины настираны да наглажены, и в доме уют. Хорошая жена. Порядочная. Честная. Аккуратная. Только брошенная теперь, как выяснилось.

— Марин… Ты чего там сидишь? — послышался из кухни неуверенный голос Олега. — Иди сюда, мне с тобой обсудить кое-что надо.

— Сейчас. Иду. Я замерзла. Сейчас немного согреюсь и приду. Включи чайник, пожалуйста.

— Так он только вскипел. Тебе налить?

— Да, будь добр.

— А может, ты поесть хочешь? Я разогрею.

Ого. Это уже что-то новенькое. Он ей ужин собрался разогревать! Это ж надо, как дело обернулось. Надо было ждать столько лет, чтобы муж о ней так позаботился. Совесть, что ли, замучила? Или жалко бросать такую хорошую жену с уютом, с чистыми рубашками? Неужели оценил напоследок?

— Нет. Ужина не надо. Я потом сама себе разогрею. В одиночестве, — заявила Марина насмешливо, стоя в дверях кухни. — Говори, что ты хотел со мной еще обсудить. Если ты о Машке беспокоишься, так я пока решила ей ничего не сообщать. Пусть отдыхает спокойно. И ты ни о чем не рассказывай.

— Ага… И правда, не надо. Пусть отдыхает. Только я не о Машке хотел.

— Да? А о чем тогда?

— Ну, в общем… Ты не дашь мне немного денег? Ну… Как бы взаймы?

— Так взаймы или «как бы»? — грустно хохотнула Марина, уставившись на мужа удивленно. Надо же. Он в такой ситуации еще и денег у нее просит!

— Пусть будет взаймы.

— Сколько?

— Тысяч двадцать. Хотя бы на первое время.

— Двадцать? Нет, не дам.

— А сколько дашь?

— Нисколько не дам.

— А зачем тогда спрашиваешь — сколько?

— Да так. Из вредности. Считай, что это вместо слез и истерик. Компенсация такая. Понял?

— Понял. Ну, я тогда пошел?

— Иди.

— А ты больше ничего не хочешь мне сказать? Все-таки почти двадцать лет вместе прожили, без малого хвостика.

— Нет. Не хочу. Хотя могла бы.

— Так скажи!

— Слушай, пошел ты к черту! — вдруг резко повернулась к нему Марина. — Давай вали быстрее отсюда!

— Ну, зачем так грубо?… Я же ни в чем перед тобой не виноват, Марин. Я просто полюбил другую, понимаешь? Тут никто не виноват. А тебя… Тебя я тоже по-своему люблю. По привычке, что ли… Как близкого человека. Я думал, мы посидим, поговорим, я расскажу тебе все. Давай не будем вот так расставаться, Марин? Чтоб врагами. Если хочешь, я буду к тебе приходить.