Влюбленная Джейн - Рейчел Гивни

– Идемте, мама.

Но мать как ни в чем не бывало обратилась к продавцу:

– Здесь продаются платья, не так ли, сэр?

– Как видите, мадам. Дорогие.

– Прекрасно, – сказала миссис Остен, кивнув. – Нам такое и нужно.

– Мама, нет! – воскликнула Джейн.

– Не перечь матери, не то получишь пощечину.

– Известно ли вам, мадам, – вмешался продавец, презрительно глядя на миссис Остен, – что однажды в этом магазине была изготовлена шляпка для самой Марии-Антуанетты?

– Надеюсь, до того, как она лишилась головы?

При этих словах миссис Остен склонила голову набок и приподняла бровь. У Джейн потеплело на сердце: ее маменька умела быть остроумной, когда считала это полезным. Продавец негодующе разинул рот, но быстро нашелся:

– Мы изготавливаем и доставляем из-за границы изысканнейшие туалеты для самых высокопоставленных клиентов.

– Рада это слышать. Покажите, что у вас есть для моей дочери.

Миссис Остен скрестила руки на груди. Положение казалось безвыходным: покупательница не желала уходить, а продавец не желал ее обслуживать. Наконец здравый смысл подсказал ему, что у нее стойкости больше. Ухмыльнувшись, он вышел из-за прилавка и склонился перед Джейн, чтобы снять мерки.

Процедура была проделана с большой важностью. Измеряя при помощи ленты руки и талию клиентки, продавец качал головой, щелкал языком и что-то бормотал себе под нос, словно всякая цифра удивляла его, хотя пропорции Джейн были вполне изящны. Беспристрастный судья назвал бы ее фигуру стройной. Покончив с измерениями, продавец глубоко вздохнул, удалился куда-то в недра магазина и вынес оттуда одно-единственное платье на шелковой вешалке.

– Вот все, что у нас есть подходящего размера, – заявил он.

Джейн ахнула:

– Мама!

Над нарядом, который они увидели, не меньше месяца с любовью трудились чьи-то умелые руки. Под светлой шелковой накидкой белело платье из муслина костяного цвета. По подолу спускались золотые ленты, на которых мастерица вышила розы, да так искусно, что Джейн различала листочки и лепестки каждого цветка. Сотни часов какая-то прилежная женщина работала крошечной иглой и тончайшей нитью, склонившись над столом в продуваемой ветрами мастерской на левом берегу. Накидка была украшена десятью рядами плетеного шнура, что придавало наряду некоторое сходство с военным мундиром. Эта деталь особенно понравилась Джейн, напомнив ей о братьях Фрэнке и Чарльзе: они были офицерами, служили во флоте, и, наверное, их форменные куртки, в которых они плыли вдоль испанского побережья, тоже украшал позумент.

– Какое оно светлое, – выдохнула Джейн, проведя рукой по воздушной ткани. – Я запачкаю его на первой же утренней прогулке.

– Чем платье белее, тем лучше, – наставительно произнес продавец. – Такие туалеты не для пешей ходьбы, а для езды в экипаже.

Он протянул руку, чтобы забрать наряд, однако миссис Остен не позволила ему это сделать.

– Примерь, – велела она дочери.

Джейн попыталась воспротивиться, опасаясь, что первое же прикосновение ее пальцев испортит драгоценную вещь, но, снова прочтя на лице матери угрозу насилия, подчинилась. Когда она вышла из-за китайской ширмы, миссис Остен воскликнула:

– Боже мой!

– Что такое, мама? Плохо сидит?

– Джейн… – Мать замолчала, и на ее лице появилось выражение, которого дочь прежде не видела. – Ты прекрасна.

Джейн усмехнулась. Маменька никогда не говорила ей такого. Да и никто не говорил.

Посмотрев на себя в зеркало, она застыла. Костяная белизна ткани усиливала золотистый блеск светло-карих глаз, подчеркивала румянец. Впервые в жизни увидев себя такой, Джейн расправила плечи, как того требовал великолепный наряд.

– Сколько стоит? – спросила миссис Остен.

– Двадцать фунтов, – ответил продавец с торжествующей улыбкой.

Маменька взялась за ридикюль.

– Мы покупаем.

– Мама, нет, – сказала Джейн.

Двадцати фунтов Остенам хватило бы, чтобы оплатить квартиру на шесть месяцев вперед. У матери не могло быть такой суммы. И все же она достала банкноту из ридикюля.

– Откуда у вас такие деньги? – спросила Джейн и только теперь заметила перемену: на маменькиной груди не было всегдашнего золотого украшения. – Мама, а где же медальон баронессы?

Белая кожа, привыкшая к тяжести драгоценного металла, теперь казалась трогательно беззащитной. Видеть мать без цепочки с семейной реликвией было для Джейн так же странно, как если бы она стояла перед ней голая. Миссис Остен дотронулась до ничем не отягощенной шеи, но тут же убрала ладонь.

– Раз мою дочь пригласили в Насосную залу, она отправится туда в подобающем виде.

Джейн, охнув, покачала головой:

– Мама…

– Послушай меня. Это упростит дело. Особенно для твоего отца. Так все будут видеть, что мы не нищие. – При этих словах она подняла подбородок.

– Мама, вы же так любили бабушкин медальон!

Миссис Остен слегка поморщилась:

– Я сама виновата, Джейн. Позволяла тебе сидеть с отцом и читать, вместо того чтобы возить тебя на балы и вечера. Ты ведь даже чай заваривать не научилась.

– Я умею заваривать чай.

– Ты делаешь это очень дурно. У тебя получается отвар со вкусом олова. Будь я с тобою построже, ты приучилась бы подавать себя в выгодном свете и была бы давно замужем. А я позволила тебе одичать. Так дай я хотя бы куплю для тебя платье.

Джейн подумала о той радости, которую доставляло ей ее одичание. Потом опять поглядела на голую маменькину шею и покачала головой. Мать и дочь никогда не понимали друг друга.

– Хорошо, мама.

Миссис Остен улыбнулась, но в следующую же секунду снова нахмурилась. Жестом велев Джейн идти переодеваться, она протянула банкноту продавцу. Он, осклабившись, схватил деньги и только потом взял у покупательницы товар, чтобы его завернуть.

Так Джейн стала обладательницей белого платья – прекраснейшей из всех вещей, которыми она когда-либо владела.

Приближаясь к Сидни-Хаусу, маменька с дочерью издалека заметили у подъезда эффектную фигуру тридцатилетнего мужчины с волосами цвета подсолнечника, перехваченными черной лентой. Удивленно ахнув, Джейн крикнула брату:

– Здравствуй, Генри!

– Здравствуй, Джейн! – ответил он с улыбкой.

На его руке покоилась рука жены Элизы.

– Bonjour, Джейн, – проговорила она.

– Я думала, вы пробудете у Досонов до четверга, – сказала Джейн.

Брат и невестка, гостившие у друзей в Корнуолле, должны были заехать в Бат только на следующей неделе, на обратном пути в Лондон.