Зачем цветет лори - Марина Суржевская

— Иди, — сказал аид с усмешкой.

Оникс отвернулась и пошла в лес, чувствуя его за своей спиной.

— Собираешься подсматривать, аид? — усмехнулась она.

Он не ответил, и Оникс пожала плечами. Она зашла за густые кусты аяры, смутно видя сквозь ветви фигуру в черном. Потом вышла и неторопливо пошла туда, где бился о камушки лесной ручей. Рядом с водой девушка остановилась, присела на корточки, оглянулась через плечо. Лавьер равнодушно стоял за ее спиной.

— Значит, все-таки подсматривать, — с отвращением сказала Оникс. Отвернулась к воде и подняла руки, разматывая черный платок и снимая маску.

— Что ты делаешь? — хрипло спросил за ее плечом аид. Оникс, не поворачиваясь, пожала плечами. Какая теперь разница, увидят ее или нет, она больше не монахиня обители скорби. Она смертница, которая проживет чуть больше оборота луны, пока ее не доставят к Владыке. Так что…

— Собираюсь умыться, — с ненавистью в голосе ответила она.

Ран Лавьер за ее спиной промолчал. Он вообще не мог говорить, завороженный, зачарованный. Странные чары раяны… Он смотрел, как она подняла тонкие руки, разматывая черную тряпку на своей голове. Как мелькнули под ней светлые, почти белые волосы. Смотрел, как она откладывает платок, расплетает косы и тяжелая светлая волна падает на тонкую спину. Аид замер, не в силах оторвать от нее взгляд. Что-то странное творилось с ним с той минуты, как он открыл глаза в темной комнате и увидел девушку в маске, которая проводила пальцем по его животу. Все его естество, несмотря на рану в боку, откликнулось, задрожало, дернулось ей навстречу в тот момент.

Раяна. Как он сразу не догадался? Почему почуял цветок лори только потом, когда вернулся в обитель, намереваясь заплатить за свою жизнь? А еще собираясь узнать, как выглядит его спасительница и почему она не выходит у него из головы!

А теперь он стоял у лесного ручья, смотрел на тонкую фигуру девушки, что фыркала, умываясь холодной водой, откидывала белые волосы, и узкие запястья мелькали в широких рукавах. Ран Лавьер не понимал, почему его сердце колотится как сумасшедшее в ожидании того момента, когда она обернется.

Там, в обители, девушка сказала, что ее лицо обезображено марью, страшной болезнью, после которой на коже остаются глубокие рытвины-ямы, красно-коричневые и безобразные. Но даже если это так, даже если девушка, которая не пожелала назвать своего имени, — урод, кровь раяны все равно сделает свое дело. Даже не прикасаясь к ней, Лавьер чувствовал желание, которое она вызывает, дикое желание, похожее на неутолимый голод…

Оникс в последний раз брызнула в лицо холодной водой, вытерлась своим платком и встала. На краткий миг она даже забыла о стоящем за спиной аиде и когда повернулась, ее лицо было спокойным.

Зеленые и синие глаза встретились.

Ран Лавьер жадно смотрел в лицо девушки, его взгляд ощупывал ее, трогал, прикасался, делал все то, чего не мог сделать аид, затянутый в черную одежду Сумеречных псов. Он смотрел, не отрываясь, словно впитывая ее в себя, с усмешкой понимая, что монахиня соврала и никакой мари в ее жизни не было.

Потому что ее лицо было совершенно. Бледная, бархатистая даже на вид кожа, на которой сейчас лежал нежный румянец от холодной воды. Аккуратный прямой нос. Высокие скулы. Губы, созданные для поцелуев и словно чуть припухшие. Глаза… Два синих омута, в которых хотелось утонуть.

А еще хотелось впиться губами в ее рот, раздвинуть губы, коснуться ее языка. Почувствовать ее вкус. Впиться так, чтобы она не могла дышать, чтобы стать ее воздухом. Хотелось сжать ее тело, ощутить его упругую мягкость, как тогда, в обители, когда он прижал ее к кровати. Хотелось сорвать с нее одежду, все эти страшные серые тряпки, увидеть ее целиком, всю, провести по ее коже ладонью, языком, губами… Оставить на ней свои отметины, красные следы своих поцелуев и укусов, заклеймить ее собой.

Ран Лавьер хотел эту девушку. С первой минуты, когда заглянул в прорези маски и увидел ее глаза. Хотел так сильно, что даже собирался увезти из обители в свой замок. Забрать, даже не зная, как она выглядит, лишь ощущая дикое притяжение, с которым не мог совладать.

Не понимая, что делает, аид шагнул к ней еще ближе, так близко, чтобы рассмотреть в ее глазах свое отражение, чтобы заглянуть в душу… Но у раяны нет души. Есть только тело и чары, способные свести с ума.

Ран Лавьер отпрянул от нее. Сжал зубы.

— Надень маску, — холодно сказал он. — И убери волосы.

— Зачем? — удивилась она. — Я уже не в обители.

— Надень маску, — прошипел Ран Лавьер.

Оникс пожала плечами, подняла руки, закручивая волосы в тугой узел. От ее движения под свободной рубахой ясно обозначилась девичья грудь и проявились острые тугие соски. Аид почувствовал, как застучало в висках и в паху разлилось напряжение. Он понимал, что это чары, проклятая кровь раяны заставляет его тело так реагировать, лишает здравомыслия и привычной отстраненной холодности, лишая разума.

— Надевай… маску, — сквозь зубы приказал он и, отвернувшись, пошел к месту их стоянки. Магический аркан натянулся, заставляя Оникс идти следом, как собаку на привязи.

Однако аид недооценил упрямство бывшей монахини. Потому что когда он вышел на поляну, у его псов, холодных, жестоких убийц вырвался слаженный вздох. Лавьер с яростью обернулся и понял, что девчонка ослушалась его, ее лицо было открыто. Черная маска осталась где-то возле лесного ручья, а синие глаза блестели ненавистью и презрением, осматривая подобравшихся голодных псов.

— Ты упряма, — со вздохом сожаления сказал он, и Оникс закричала, потому что ее тело снова пронзила боль. Она упала на колени, судорожно пытаясь вдохнуть. Боль длилась лишь несколько мгновений, аид строго дозировал ее, желая не покалечить, а лишь научить послушанию. За много лет аид так отточил свое искусство боли, что действовал им не хуже клинка, с беспощадностью отсекая от чужих душ неповиновение и упрямство. Он умел подчинять. Любого, даже самого строптивого упрямца, даже самого сильного и волевого аид был способен сломать и подчинить. Поэтому он был верховным.

Девчонка подняла голову и посмотрела снизу вверх. И Ран Лавьер опешил от той ненависти, которую он увидел в синих глазах. Никакого смирения, никакой покорности, только ненависть.

Раяна.

Раяны никогда не сдавались, поэтому их можно было только убить. Раяны — это гремучие змеи, яд которых порабощает ум и тело, уничтожает. Аид знал это, знал, как и все в империи, как и его псы, которые сейчас застыли, глядя на стоящую на коленях девушку.

Гахар шагнул вперед, не спуская с девчонки глаз.

— Я привез перчатки, господин, — тихо сказал он.

Аид бросил перчатки на землю.

— Надевай, — холодно сказал он.

Оникс так и сидела, уткнувшись коленями в землю и раздумывая, стоит ли слушаться. Потом подобрала перчатки и засунула за пояс. Встала и пошла к костру, стараясь не обращать внимания на мужские взгляды.