Двенадцать железных цепей - Яна Лехчина

комок. Беспомощная и медлительная, даже спастись не может!

Ольжана приподняла голову. Подтянула к себе колени и обняла их, чтобы казаться меньше.

– В Тачерате, – процедила она, – вы говорили, что нужно послушать вас и сделать наоборот. Недавно я уже задерживалась на одном месте, и это дорого мне обошлось. А сунуться в башильерский монастырь – ну не бред ли?

– Не в этот раз, – произнёс Лале хрипло. – Клянусь, там с вами ничего не случится…

– Как вы можете в этом клясться? – спросила Ольжана разочарованно. – Вы влияете на чудовище не больше, чем я.

Ей стало неудобно сидеть с подтянутыми коленями. Расстроенная, Ольжана вскочила на ноги, злясь на себя, на мир и на Сущность из Стоегоста. Она ведь обещала себе, что будет умнее, а что тут придумаешь?

Лале ухватил её за руку. Он сжал её запястье, точно боялся, что она убежит, и Ольжана мысленно хмыкнула: она-то? Тем более босая?.. А потом поняла, что именно он сделал, и от этого сердце пропустило удар.

– Госпожа Ольжана, – сказал Лале серьёзно, смотря на неё снизу вверх. – Вы ведь меня знаете. Я никогда бы о таком не заговорил, если бы не был уверен. Ни один из башильеров в том монастыре не причинит вам зла.

– Да откуда вы… – Она неловко потопталась на месте.

– Оттуда. Просто знаю. – Лале по-прежнему не выпускал её руку. Его голос смягчился: – Правда, это удивительный монастырь, госпожа Ольжана. Для нас с вами он – исключительная возможность перевести дух. Такого больше не представится, а я…

Болезненно улыбнулся.

– Я был бы благодарен, если бы мы воспользовались этой возможностью.

И разжал пальцы.

В голове у Ольжаны будто щёлкали огромные счёты.

Вот так всегда, думала она. Она не может принять решение самостоятельно. Да, это разумно – слушать других и вычленять здравое зерно, но в какой момент разумный человек становится идущим на поводу? И Лале, конечно, нарочно так говорил – он знал, что она не сможет отказать ему в отдыхе и не настоит на путешествии в одиночку, потому что страшно не уверена в себе и своей выносливости в птичьем теле.

– Расскажите, что в вашем монастыре такого исключительного. – Ольжана поняла, что это прозвучало слишком грубо и требовательно, но слово не воробей.

– Расскажу, – ответил Лале послушно. Он по-прежнему смотрел на неё снизу вверх, и глаза его казались собачьими – влажно-тёмными, преданными. – Я объясню всё, что надумал, и поверьте, в этот раз всё не так, как в Тачерате. Там-то – вотчина пана Авро… а монастыри знаю я.

– Чудовищу от этого ни тепло ни холодно, – заметила Ольжана грустно.

Если бы она стояла к Лале ближе хотя бы на полшага, то это уже бы выглядело неприличным. Ольжана и так некстати представляла, как могла бы положить ладони ему на плечи, и краем сознания жадно запоминала всё, что её окружало: горы, солнце, пчёлы над корзиной с фруктами, – чтобы потом соединить это с воспоминанием о тёплой руке Лале. И чтобы потом, как сорока, унести это ощущение к себе в сокровищницу умилительно-слащавых воспоминаний – тех, над которыми она посмеивалась, но которые грели её в чёрные дни.

Только вот слащавость слащавостью, а шевелить мозгами надо.

– С вами ничего не случится, – повторил Лале упрямо. – Теперь – ничего. Мы быстро едем в последние дни. Наверняка отдалились от чудовища – это раз. Два – вас никто не будет испытывать, как ведьму. Три – мы заночуем в высокой башне, и когда вы увидите её, то поймёте: может, было бы мудро остаться в монастыре на подольше, настолько он напоминает крепость.

Ольжана поджала губы, но ничего не сказала.

– Подумайте, – предложил Лале. – Необязательно отвечать сразу. У меня есть зарисовки этого монастыря; хотите, потом покажу?.. – Он нашарил трость, рывком поднялся. – Ну а если мне не удастся вас убедить, пускай. Нет так нет. Не будем останавливаться, потому что одну я вас в птичьем теле не отпущу.

– Трогательно. – Ольжана скривилась. – Но глупо. Неужели вы откажетесь от отдыха, если откажусь я? – «Или ты знаешь, – добавила мысленно, – что я этого не сделаю, чтобы не почувствовать себя недоверчивой сукой?»

– А. – Лале припал на трость и разогнулся с застенчивой улыбкой: ну прямо и не скажешь, что пытался её в чём-то убедить! – Я переживу, госпожа Ольжана, не беспокойтесь.

Небрежно махнул рукой:

– Поверьте, я умею делать себе больно.

* * *

Чёт. Нечет.

Раз-два-три.

Ольжана всегда считала увереннее, чем читала. Она думала, что умеет рассуждать здраво, но чем дольше она жила на свете, тем сложнее становились задачи, которые ей требовалось решить. Теперь казалось, что перед ней всегда – невидимые весы, и ей нужно не дать перевесить той чаше, в которой больше страданий. Но что это за чаша?

У каждого выбора – свои последствия. Ольжана могла бы настоять, чтобы они с Лале проехали мимо монастыря. Но вскоре нога Лале разболелась бы ещё сильнее, и Лале стал бы проводить в дороге меньше времени. Значит, их снова бы настигло чудовище.

Так что Ольжана выбрала монастырь.

Они прибыли туда, когда уже стемнело. Лил дождь, и монастырь на горном уступе выглядел сказочно и зловеще – каменный, посеребрённый лунным светом. Ольжана смотрела на него, пока кибитка ползла по петлистой дороге. Ашеге́р, назвал его Лале. Затерянная башильерская обитель.

«Ашегер, – объяснял он, – «звезда» со старокубретского». Только кубретцы уже много десятилетий говорили на господарском языке, и их старое наречие осталось разве что в названиях да легендах.

Горный уступ возвышался над ущельем – глубоким, со слоистыми отвесными склонами, – и на его дне переливалась река. Ольжана с ужасом см отрела на размокшую дорогу, по которой они поднимались. Плохо, что они не успели до захода солнца, но у Лале были свои мысли на этот счёт.

– Спрячьтесь, – посоветовал он ей. – А то промокнете.

Однако Ольжана всё равно высовывалась к Лале через полог и посматривала на приближающийся монастырь: в жизни тот оказался внушительнее, чем на зарисовках. Он не был похож ни на остроконечные соборы, ни на увенчанные куполами церкви – расположенный на невероятной высоте, мощный и недосягаемый, словно замок. В узких окнах-бойницах пылал свет.

Когда тучи поддевало молнией, они вспыхивали за монастырём – лохматые, сизо-лиловые. Дождь бил косыми струями: ткань полога отяжелела от воды, и Ольжане стало трудно придерживать его одной рукой. Хоть бы не сорваться, думала она. Хоть бы не рухнуть вместе с кибиткой на дно ущелья – в ревущую реку, распластанную под Ашегером, как змея перед великаном. Ольжана-то, может, ещё успеет оборотиться и