Семь колодцев - Дмитрий Стародубцев

Дело в том… дело в том, что я графоман, как справедливо заметила однажды одна молодая девушка. Я не могу не писать. Зуд в одном месте такой, что хоть волком вой.

Эта книга ни о чем и одновременно обо всем. О моей жизни, о людях, которые встретились на моем пути. Это экспромт, без плана и набросков. Просто пишу, о чем хочется писать, и тем манером, как Бог на душу положит.

Название «Семь колодцев»? Об этом позже…

Много грязи зачерпнуто с самого дна?

Хочешь, читай, а не хочешь — отвали. (Не в обиду!)

Много мата? Опять же смотри предыдущий совет. Это, знаешь, как в военном уставе:

1. Командир всегда прав.

2. Если командир не прав, смотри пункт 1.

Так вот: автор всегда прав, чтобы он ни написал, пусть он даже графоман. И зарубите себе это на носу!

А вообще, что такое графоман? Любая мысль — отражение духовной составляющей человека — и эта мысль, сколь бы банальна она ни была и как бы невежественно ни была сформулирована, хотя бы кому-то непременно покажется свежей, интересной.

Ты, конечно, скажешь, что не графоман, то бишь писатель, это человек, который владеет словом, то есть обучен ясно выражаться, потом еще мастерски заправляет сюжетом, в общем, знает определенные принципы, внутренние механизмы, без которых невозможно компетентно выполнить задачу.

И я с тобой, конечно, где-то соглашусь… Но… Но ведь в наш век всеобщей грамотности таковыми являются практически все. И потом человеку, как высшему биологическому существу, то есть существу относительно совершенному, свойственно быстро самообучаться. А ведь за свою жизнь мы прочитываем сотни книг. Неужели, пролистав даже всего десяток современных детективов, типа «Неистовое безумие», «Кровь и расплата», «Смертельное убийство», мы с вами не поймем, по каким законам они существуют, каким довольно простым набором-конструктором пользуются их авторы, в принципе нахально нас дурача. Я уверен, к примеру, что ты, лично ты, если чуть-чуть поднапряжешься — напишешь более-менее сносную книжку, ну а что не получится — жена-муж подскажет, друг подсо-ветует, редакторы подрихтуют, издатели подлакируют. И получится на выходе вполне съедобный продукт.

Так что к какому я веду тебя выводу? Дело совсем не в словосочетаниях и не в сюжетных конструкциях. На прилавках сейчас тысячи и тысячи авторов. Во всем мире — миллионы. Шаблоны душат, издательства дурят, зевота решительно грозит стать самой заразной человеческой болезнью. Книги похожи одна на другую, как пирожки у бабы Маши. Впрочем, не будем бабу Машу обижать…

Это я иду, значит, как-то по Афинам. Как раз у них там время свободной торговли на центральных улицах. Ну там маечки всякие, другие шмотки, жратва кустарная, аппаратура китайская. И кругом какие-то негры, азиаты, арабы, турки. Я и говорю своему другу Димке Газину: «Ну, блин, три дня мы с тобой уже в Греции, а ни одного чистокровного грека так и не видели. Кто мне покажет хоть одного настоящего грека, — кричу, — сто долларов дам!» Он мне и говорит: «Вон впереди бабка идет в национальном греческом костюме — она наверняка стопроцентная гречанка. Приготовь мои сто баксов! Только без лажи!» Мы догоняем, значит, эту бабку, собираемся обогнать, чтобы хорошенько рассмотреть, и вдруг она оборачивается и кричит нам в лицо во все горло: «А вот пирожки с мясом и с капустой!» И акцент такой рязанский…

Ну так вот… Мы с тобой приходим к выводу, что мастеров пера так много, что это уже совсем не мастера, а просто такие же люди, как и мы. И никакими особыми знаниями они не обладают. Так? А? Так что же у нас остается?!

МЫСЛЬ! Здесь-то мы и возвращаемся к началу логической цепочки, как бы замыкая ее в бесконечный круг. Важна только мысль — в любом виде, вся ее творческая безграничность, бесцеремонность, откровенность, лживость, пафосность, пусть даже хаос этой мысли, а все остальное — полное фу-фу. Поскольку же каждый человек — существо мыслящее — за редким исключением, конечно, — например, вряд ли можно считать таковым Юра-сика из соседнего подъезда, — то графоманов просто не существует в природе — это выдумки издателей, которыми движет одна только нажива — им нужен повод, с помощью которого они отделываются от талантов, чьи работы, возможно, даже гениальны, но не приносят прибыли.

Окончательно подытоживая свои рассуждения, скажу, что графоманом, скорее всего, надо считать человека, который не может не писать, — все прочие тонкости не важны. Возможно, даже это психическая болезнь, которая когда-нибудь будет всерьез изучаться медиками. Так вот именно с этой точки зрения я — графоман.

* * *

Долгое время я шел к некой цели. Я посвятил ей, по сути, всю жизнь. Эта была большая и сложная работа. Кропотливая и часто кажущаяся бесполезной. Наконец я добился результата. И теперь, утвердившись на личном пьедестале всецело исполненного перед самим собой долга, «с чувством глубокого удовлетворения», потому что жизнь моя теперь приобрела некий законченный смысл, с чувством беззаботности, потому что более не вижу перед собой других важных целей, и с гнетущей тоской в груди, потому что собственно все уже, ёпрст, невозвратно позади, я могу полностью отдаться лености, порочной мысли и темпераментности свободного пера, не знающего правил и меры.

Это ли не кайф?!

Истории, которые ты прочтешь в этой книге, перемешаны во времени так, что сложно не запутаться, да еще и связаны с большим количеством разных людей. Но зато объединяет эти сюжеты моя жизнь, моя душа, мои чувства и главное — моя МЫСЛЬ, и в этом я вижу основополагающий смысл написанного.

И еще. Несмотря на то что эти страницы — чистейшая и даже документальная правда, все совпадения имен героев повествования с реальными людьми за редким исключением случайны. Честное слово, никого не хотел обидеть! Я вас всех люблю! Даже мужчин. Аминь!

Короче, если будут вопросы — звоните мне на сотку — я всегда на связи! Или заходите в «Сити-Гриль» на Маяковской — я там два раза в неделю кушаю карпаччо из лосося с укропно-горчичным соусом.

* * *

Стоял я как-то у магазина обоев и раздраженно ждал свою подругу. Не люблю я магазинов! Она — эта совсем юная, блондинистая, очень ухоженная шлюшечка, за которой я имел глупость поприударить, решила в очередной раз обновить гостиную своей съемной квартиры и никак не могла выбрать нужную фактуру и расцветку обоев. Я со скукой наблюдал сквозь витринное стекло магазина, как она, прячась за распахивающиеся рамы с образцами, флиртовала с симпатичными мальчиками-консультантами — с одним, с другим, — возможно, договаривалась с ними не только о покупке обоев… потом расплачивалась у кассы моей кредитной карточкой VISA-gold, вновь возвращалась к мальчикам и опять вела бесконечные «консультации»…

«Шустрая попалась», — подумал я с равнодушным отвращением.

Узбеки у метро нагло жарили свою абракадабру, бестолковая мясная вонь обволокла все вокруг, сбивая с пути истинного множество прохожих.

Солнце зависло над самой головой и плавилось. Асфальт проминался.