Фрагменты прошлого - Меган Миранда

Я вопросительно взглянула на Калеба. «Останься», – беззвучно попросил он.

– Хорошо. Спасибо, миссис… – Я стушевалась. Фамилия Калеба – Эверс. Но его мама повторно вышла замуж. Я понятия не имела, как ее называть.

– Ив, – сказала она. – Меня зовут Ив. А это… – кивок в сторону девчушки, повисшей у Калеба на поясе, – …Мия.

* * *

Дом без Калеба кажется намного больше. Как они тут вдвоем – Мия и Ив? Отчим Калеба Шон покинул их первым, а теперь нет и Калеба. Этот дом был построен для четверых. На первом этаже – спальня родителей, кухня, гостиная и столовая. На втором – комната Мии, еще одна спальня (видимо, предназначавшаяся для Калеба) и ванная. Узкая деревянная лестница ведет на чердак, уж точно не служивший раньше спальней. «Бункер», – шепотом вырывается у меня.

Я пытаюсь представить эту комнату такой, какой ее впервые увидел Калеб. Голые стены и пол, одинокая коробка с хлопьями на полке. Почти кладовка. Единственное отличие – шкаф. В кладовках не бывает шкафов. Я как-то сказала об этом Калебу. «Зато они бывают в бункерах», – ответил он.

Я стараюсь удержать в сердце звук его голоса, запечатлеть в голове его слова, но чувствую, как они потихоньку ускользают. Теряются в дымке памяти. При Калебе дом был полон жизни. Внизу громко работал телевизор, на втором этаже топотала Мия, на чердаке слушал музыку Калеб. Я бы рассказала ему сейчас о тишине. О том, как она способна заполонить собой комнату, просочиться в каждый ее уголок, воцариться в ней навсегда. О том, как она душит, вытесняя из памяти его голос. Я бы рассказала ему, как всю первую неделю звонила на его мобильный (пока карту не заблокировали), чтобы услышать его голос на автоответчике, потому что ощущала давящую тишину. Все воспоминания о нем ускользают сквозь идущую трещинами память, унося с собой и меня.

Я кладу дощечку в другую коробку, предназначенную для его личных вещей. Калеб сам смастерил табличку, и, возможно, мама или сестренка захотят ее сохранить. А сама возвращаюсь к разбору одежды.

В шкафу висят поло с горизонтальными полосами – школьная униформа Калеба. Школа не притесняет учеников в плане одежды. Брюки у парней могут быть черные, синие и цвета хаки. Верх любой, но обязательно с воротником. Вот ребята и одеваются кто во что горазд: в обтягивающие стильные поло, свободные спортивные поло, безрукавки поверх белых консервативных рубашек. У девушек тоже немаленький выбор в одежде. Нам разрешается носить платья, юбки и бриджи.

В нашей школе все на порядок круче, чем в других. Шкаф хранит в себе образ школьного Калеба. Комод – его непринужденный прикид. В его школьном шкафчике всегда лежали футболка и джинсы, в которые он переодевался после трех часов дня. В пакете на молнии в углу шкафа висит костюм. Калеб надевал его в прошлом октябре на школьный бал.

Я касаюсь пальцами холодной молнии, но не расстегиваю ее. Тем вечером, когда я одобрительно провела ладонями по облаченным в пиджак рукам Калеба, он сказал мне, что этот костюм – отцовский. Тогда я взглянула на него по-новому. Папа Калеба умер. Калеб вырос и возмужал без него, и вот настало время, когда костюм отца стал ему в пору. Я сочувствовала утрате Калеба, но порой забывала о его горе, так как при мне в его жизни всегда присутствовал Шон. Короткое признание Калеба еще больше сблизило нас. Он позволил мне увидеть частичку своего прошлого.

Я кидаю пакет на постель. Он размером почти с человеческий рост, и меня вдруг переклинивает. Мне кажется, что я найду в нем не костюм, а что-то другое. Руки чешутся от нетерпения. Я расстегиваю молнию. В нос дает крахмалом – значит, костюм сдавали в химчистку. Я не вынимаю его, поскольку он сложен идеально, аккуратно и так, как того желал Калеб. Он хранит собственную историю, подобно любой фамильной вещи. Я скольжу пальцами по костюмной ткани. Закрываю глаза и «вижу» Калеба, вытянувшего руки на пороге моего дома и позволяющего мне точно так же погладить ткань костюма. Серого, в тонкую полоску. Старомодного.

– Ну ничего себе! Ты только посмотри на себя, – восхитилась я.

Калеб промолчал – позади маячил мой брат в ожидании своих товарищей по команде и их девушек, чтобы отправиться на бал всем вместе. Мама сфотографировала нас: Калеб обнимал меня одной рукой, а галстук у него был в тон моему небесно-голубому платью и его глазам. Я представила Калеба брату, и они обменялись в гостиной неловким рукопожатием, хотя наверняка уже были знакомы – уж во всяком случае, наслышаны друг о друге.

– Пока, мам, – крикнула я и потянула Калеба за руку.

Мы оба улыбались. Все это для нас было в новинку, и мы ужасно хотели остаться наедине.

– Увидимся, Джесса, – бросил мне в спину Джулиан, и его слова прозвучали предупреждением.

Парни на балу как на подбор оделись в однотонные черные или темно-серые костюмы, и Калеб среди них выделялся. Цвет костюма подчеркивал его голубые глаза и стройную фигуру. Я помню ощущение ткани под пальцами, когда прильнула к нему, тепло его ладоней на своей спине, движение наших тел под музыку. Тот вечер остался в памяти буйством цвета и смеха.

Танцевальным залом на балу служила школьная столовая. В ее большие окна, занимавшие целую стену, заглядывала полная луна. В бальных нарядах мы будто стали совсем другими людьми, и место, где мы обедали каждый будний день, тоже преобразилось.

Я отгоняю мысли о пиджаке, небрежно брошенном на заднее сиденье автомобиля. О развязанном галстуке в цвет моего платья без бретелек. О том, как мои пальцы расстегивали пуговицы на белой рубашке. О ладонях Калеба на моих обнаженных плечах во время нашего поцелуя. О том, как после поцелуя он сказал: «Вот те раз, Джесса Уитворт. Похоже, я в тебя влюблен». Он частенько говорил «вот те раз» или «ну и ну», когда хотел, чтобы его слова прозвучали шутливо.

На следующее утро за завтраком Джулиан меня предупредил:

– Держи ухо востро с этим парнем, Джесса. Он старше тебя.

– Всего на год, – возразила я, и брат посмотрел на меня так, словно напрочь упустил из виду то, что я уже не ребенок, играющий в переодевалки и поющий под караоке в своей спальне. – К тому же он друг Макса.

Я знала Макса с начальной школы – так же, как знала большую часть ребят из бейсбольной команды брата. Они просто присутствовали в моей жизни. А я – в их. Когда я перешла в среднюю школу, целая орава парней уже знала, что я – сестра Джулиана, Джесса. Калеб был исключением. Макс с Калебом были на год старше меня, а Джулиан на год старше них. В отличие от меня, с девятого класса занимавшейся бегом, Макс начал бегать только в этом году, чтобы быть в хорошей форме к началу бейсбольного сезона. В лето нашей с Калебом встречи Джулиан перешел в двенадцатый класс, Макс с Калебом – в одиннадцатый, я – в десятый.

– Макса я бы тоже для тебя не выбрал, – проворчал брат.

– В таком случае мне повезло, что выбираешь не ты.

Джулиан постепенно оттаял, насколько это было для него возможно. Он не вмешивался в наши отношения и при встрече с Калебом смотрел на него с легким удивлением, словно у него каждый раз вылетало из головы, что мы с ним встречаемся.