Тринадцатая редакция. Неубедимый - Ольга Лукас

— Ну что там с Космомаксом моим? — догнал его Виталик.

— Мы подумаем. И сообщим о нашем решении. Ещё вопросы?

— Ага. Вот такой вопрос у меня назрел. Кто спасает мир, пока вы там… это самое? — брякнул Виталик. И даже отскочил на шаг назад, испугавшись собственной наглости.

— Что??? — побагровел коммерческий директор.

— Ну, кто защиту держит, пока вы с Машей заняты друг другом. Мир-то беззащитный в этот момент. Его может любой злодей обидеть.

— А защиту в это время держишь ты! — с неожиданной веселостью ответил Константин Петрович и скорчил зловещую гримасу: — Повелеваю. И заклинаю. И насчёт двойной скидки спроси у своего этого КосмоМопса.

— Да, сэр… — промямлил ему вслед Виталик.

День клонился к вечеру. А может быть, ночь уже давно вступила в свои права. Или наступило утро, какое-нибудь обычное серое утро. Где-то люди спускались в метро, скользили по рекам и каналам катера с туристами, дети уходили из дому, плыли по небу облака. И все они были свободны! Пусть возможный маршрут пассажира метро ограничен существующими ветками. Пусть катер плывёт только по реке и каналу и не смеет взгромоздиться, например, на трамвайные рельсы или вырулить на шоссе. Пусть ребёнок, ушедший из дому навсегда, возвращается, как только почувствует голод. Пусть облака двигаются по небу, послушные дуновению ветра. Всё это чепуха по сравнению с жизнью, очерченной четырьмя стенами камеры да коридором, в котором вновь появилась невидимая прочная стена.

Эрикссон, казалось, вовсе позабыл про своего раба. Прежде заваливал делами, не давал отдохнуть, внезапно появлялся в камере и постоянно тормошил, требовал и вечно был недоволен результатами работы. И вдруг всё затихло. Проходили дни, последнее задание давно уже было выполнено, но учитель и не думал возвращаться. Блеклый персонаж — Дмитрий Олегович прозвал его «синтетический человек» — исправно появлялся в камере и приносил еду — где-то примерно два раза в день. Но день это был или ночь — неизвестно.

Летом Эрикссон расщедрился и выпускал своего раба попастись на травке в любое время. Но в какой-то момент — безо всякой причины — эти прогулки закончились. Потом в коридоре вновь появилась стена. А теперь исчез учитель, исчезла связь с миром.

Где находится эта светлая сухая комната без окон, день и ночь освещаемая лампой дневного света? В недостроенном здании на окраине Петербурга? Или в космическом корабле, несущемся сквозь пространство? Или глубоко под землёй? Или в специальном каком-нибудь субвремени и субпространстве?

Дмитрий Олегович отковырял в туалете кусок кафеля и выцарапывал на оштукатуренной стене не то завещание, не то поэму. Писал, зачеркивал. Снова писал. Когда он засыпал, приходил, вероятно, синтетический человек и убирал следы его творческой активности, а заодно и орудие письма. Но пленник упрямо находил тот самый кусок кафеля, наскоро приделанный к стене туалета в третьем слева ряду, ближе к сливному бачку, и всё повторялось.

А может такое быть, что Эрикссона без предупреждения перевели, например, на третью ступень? И он забыл всё, что было раньше? И забыл выпустить на волю своего раба. На волю выпустить, или убить, или распорядиться им более рационально.

Годы будут сменять друг друга, а он, всеми забытый, останется тут. Зарастёт бородой, как узник замка Иф. Истлеет его одежда, но кого стесняться, если никого здесь нет? Синтетический человек — не в счет. А однажды он всё-таки умрёт. Умрёт, так и не воспитав ученика, и будет наказан, в соответствии с шемоборскими правилами.

Испытание бездельем оказалось самым страшным наказанием. Одиночество — вовсе не одиноко, если тебе есть чем себя занять. Любое дело, пусть вымышленное, пусть мелкое, объединяет человека с теми (или с тем), кто, может быть, воспользуется результатами его труда — пусть со скуки, от нечего делать, но воспользуется же, и словно протянет ему руку. Теперь единственным результатом существования были иероглифы на оштукатуренной стене, которые исчезали, стоило только заснуть.

День клонился к вечеру. А может быть, ночь уже давно вступила в свои права. Или наступило утро, какое-нибудь обычное серое утро. Выйти бы хоть ненадолго на поверхность, посмотреть, какое нынче время суток, какое время года и светит ли по-прежнему это беспощадное солнце, или снег уже укрыл всю землю, дни съёжились от холода, а ночи удлинились?

— Да выйдешь ты скоро, выйдешь, — послышался за спиной знакомый сварливый голос.

Дмитрий Олегович обернулся. На стуле (неизвестно откуда появившемся) сидел Эрикссон. Нога на ногу, острый носок нагуталиненной туфли чертит в воздухе геометрические фигуры разной сложности.

— Вы за результатами последнего задания? — спросил бывший ученик так, словно они расстались вчера. — Я придумал пару вариантов.

— Забудь о них. Это была обманка. Твоё время вышло.

Всё-таки смерть. Это лучше, чем несколько десятков лет в заточении. Но ученика он всё равно не воспитал. А значит — наказание. Снова наказание, опять, сколько уже можно?

— Обучение закончено, — продолжал Эрикссон. — Осталось только сдать экзамен — и ты свободен. И я свободен.

— Куда — свободен?

— Туда! — неопределённо махнул рукой учитель. — Туда, на волю. Откуда я тебя взял сюда, в этот инкубатор. Чтоб довоспитать. Ты же угрохал меня до того, как ума-разума набрался. Пришлось вот…

— Свобода? Совсем?

— Не раньше, чем сдашь экзамен.

— Пойти туда, не знаю куда, принести то, не знаю что?

— Ты ведь напросишься, — беззлобно проворчал учитель, — что пойдёшь и принесёшь как миленький.

— Извините, — непонятно за что извинился Дмитрий Олегович и присел на свою койку.

— То-то, — ухмыльнулся Эрикссон и, размахнувшись, как при игре в фрисби, бросил ему через всю комнату листок бумаги.

Ученик поймал «летающую тарелку» и вопросительно посмотрел на учителя.

— Твой экзаменационный билет, — пояснил тот. — Читай.

Дмитрий Олегович послушно развернул сложенный пополам плотный листок бумаги и прочитал отпечатанный на машинке текст:

— «Первая часть вмещает в себя всё, в том числе и вторую. Вторая зачастую бывает больше целого. Искомое названо в честь того, что названо в честь него. Впрочем, то, в честь чего оно названо, непременно отыщется внутри».

Он повертел «билет» в руках, поскрёб ногтем, даже попробовал на зуб. Никакого продолжения, никакого пояснения.

— Что это? И что мне с этим делать?

— Угадывать. Можешь начать прямо сейчас, а я послушаю. Когда найдёшь загаданное «то, не знаю что», получишь его в подарок.

— Так это загадка? Одна часть больше другой и часть названия находится внутри? Складная зубная щетка? Спичечный коробок? Давайте не будем играть в детские игры. Вы отпускаете меня? Чудесно. Я не имею к вам никаких претензий. Я был неправ. Вы благородно простили меня и сохранили мне жизнь. Этот урок я никогда не забуду. Какие ещё приличествующие случаю слова я забыл сказать? Скажу любые, только давайте без этих формальностей.