Вкус греха - Алисса Джонсон

— Кейт, — осторожно одернула ее Мирабелла.

— Ах да… Я наклонилась, чтобы рассмотреть цветок поближе, и мое платье или каблук… — Она замолчала и внимательно посмотрела на свои ноги. — Словом, одно зацепилось за другое, и следующее, что я помню, — как упала лицом в грязь. А Дейзи мирно стояла рядом.

Иви и Мирабелла сочувственно поежились. Мирабелла не смогла не спросить еще раз, все ли с ней в порядке.

— Все нормально. Честно, — ответила Кейт. — Пострадали только мои навыки верховой езды, что можно исправить, и мое самолюбие, которое, к счастью, за долгие годы успело порядком зачерстветь и, несомненно, полностью восстановится к вечеру. Ох, и цветок! Я на него приземлилась.

— Какая жалость, — заметила Иви.

— Да. Теперь я никогда не узнаю, что это было.

— Я уверена, есть и другие, — успокоила ее Мирабелла. — Думаю, тебе следует переодеться, а то простудишься.

— О нет, не нужно. Под слоем грязи я суха, как кость. Кстати, о платьях: ты чудесно выглядишь сегодня, Мира. Оно новое?

— Да. — Девушка разгладила юбки. — Дядя прислал записку сегодня утром. Я подумала, оно сможет меня развеселить.

Кейт наклонилась вперед и взяла ее за руку:

— Ты не обязана ехать, ты же знаешь. Просто скажи матушке, что хочешь остаться, и она все устроит.

Мирабелла перевернула ладонь и легонько сжала руку подруги. Леди Тарстон, конечно, попытается. К несчастью, согласно завещанию родителей, опекун Мирабеллы ежегодно будет получать триста фунтов, пока ей не исполнится двадцать семь, при условии, что как минимум шесть недель в году она проведет в его доме. Мирабелла думала: такая мера предосторожности понадобилась, чтобы ее попросту не отослали в приют. Хорошие намерения, которые принесли больше вреда, чем пользы.

— Знаю, но дядя все осложнит, а я не хочу втягивать в это вашу семью.

— Когда же истечет срок завещания и ты навсегда станешь нашей? — спросила Иви.

— Скоро, меньше чем через два года.

Понимание этого сыграло ключевую роль в решении купить новое платье. После ее двадцать седьмого дня рождения она перестанет жить на жалкое содержание. Скорее всего, родители решили: если до этого времени ей не удастся заарканить мужа, то, наверное, и никогда не удастся. В этом случае она унаследует пять тысяч фунтов, сейчас являющихся приданым, и будет вольна поступать с ними, как ей вздумается.

Ей очень понравится, думала она, иметь собственный дом, в котором будут навещать уже только ее.

Ее грезы были прерваны появлением в комнате Томпсона, дворецкого.

— Герцог и герцогиня Рокфорт прибыли, — сообщил он и осмотрительно отступил в сторону, когда все три женщины бросились к двери.

Герцог и герцогиня — для близких друзей Алекс и Софи — были, по мнению Мирабеллы, самой восхитительной парой во всей Англии. Сейчас она видела через открытые парадные двери, как они выходят из кареты: видный красавец подает руку очаровательной и заметно беременной молодой женщине.

Мирабелла знала Алекса с детства. Его мать и леди Тарстон дружили всю жизнь, и когда юный Алекс осиротел, леди Тарстон впустила его в свой дом и сердце, став для него, в сущности, второй матерью. Он был так же высок, как и Вит, но чуть пошире в плечах и груди. У него были темные каштановые волосы и зеленые с поволокой глаза, в которых раньше жила настороженность, а теперь — смех.

Мирабелла познакомилась с Софи только два года назад, но они сдружились за считанные дни. Софи была очень милой особой, а до того как выйти за Алекса, много лет путешествовала по миру и принимала участие во множестве неслыханных авантюр. Локоны ее были цвета красного дерева, глаза — светло-голубые, и они, как и глаза Алекса, обычно светились счастьем и радостью. Однако сейчас метали молнии.

— Хотя я знаю, что многие женщины в моем положении жалуются на онемение в руках, — произнесла она тоном, с которого просто стекал сарказм, — я уверена, что меня это чудом не коснулось. Пожалуйста, подай мой ридикюль.

— Нет.

Мирабелла могла и не расслышать, на каком языке ответила Софи, но прекрасно догадывалась, что она сказала мужу. Сквернословие как будто окружало их плотным кольцом.

Софи осеклась, когда заметила встречающих у дома. То, что было дальше, совсем не походило на сухой обмен приветствиями, привычный для светского общества. Уже не до условностей, когда женщины смеются и обнимаются, взволнованно перекрикивая друг друга. «Так, — подумала Мирабелла, — заведено в семье, у братьев и сестер».

Новоприбывших проводили в дом с изрядным шумом и суматохой. Ящики и сундуки перетащили из кареты в холл, позвали служанку, чтобы приняла пальто и шляпы, подали напитки в гостиной.

— Думаю, Алекс выпьет свой чай вместе с Витом, — сказала Софи, прежде чем Алекс смог возразить.

— Хорошо, но только если ты пообещаешь выпить свой сидя. — Алекс широко улыбнулся жене и нежно чмокнул ее в щеку.

Мирабелла подумала, что это скромное проявление чувств он позволял себе несколько раз в день, но было в нем что-то милое, и ей захотелось, как случалось уже раз или два, самой почувствовать такую любовь. Она поспешила отмахнуться от этой мысли. Любовь — для красавиц, счастливцев и неизлечимых романтиков. Она к ним не относилась.

Софи надула губы:

— Чай обычно пьют сидя.

— Да, но так как привычная манера что-то делать и твоя редко совпадают…

— Я сяду, — выдавила из себя Софи.

— Прекрасно. Вит в кабинете? — спросил Алекс у Томпсона.

— Да, ваша милость.

Глядя, как уходит Алекс, Софи закатила глаза, вошла в гостиную и — верная своему слову — опустилась в мягкое кресло.

— Хочешь что-нибудь съесть? — спросила Иви, пока Кейт разливала чай.

Софи вздохнула и прижала руку к животу:

— Не могу. Просто не могу.

Мирабелла ощутила легкую тревогу, увидев страдание подруги.

— Тебе плохо? Что-то не так?

— Я совершенно здорова, — уверила ее Софи. — Просто за последние полгода я съела больше, чем за всю жизнь. Это все Алекс. Этот человек только и делает, что меня кормит. У него это переросло в какую-то ужасную болезнь: «Отведай рагу, Софи», «еще несколько морковок, Софи», «ну еще один кусочек рыбы, Софи», «еще кусочек тоста, еще кусочек…». — Она выпрямилась в кресле: — Это лимонные пирожные?

— Э…да.

— Слава богу! — Она схватила одно, надкусила и продолжила говорить о еде. — Если бы он пичкал меня такой едой, я бы меньше жаловалась, но дело не в десертах. Фунты и фунты, да что там, тонны хлеба, мяса и овощей. Матерь Божья, овощи! Этот человек донельзя заботлив. Вы хоть знаете, сколько мы сюда добирались?