Золотой теленок - Илья Арнольдович Ильф

class="a">[34]. Надежда Мандельштам писала в своих «Воспоминаниях»[35]:

«Хилым» и «мягкотелым» не нашлось места среди тридцатилетних сторонников «нового». Первоочередная задача состояла в том, чтобы подвергнуть их осмеянию в литературе. За эту задачу взялись Ильф с Петровым и поселили «мягкотелых» в «Вороньей слободке». Время стерло специфику этих литературных персонажей, и никому сейчас не придет в голову, что унылый идиот, который пристает к бросившей его жене, должен был типизировать основные черты интеллигента. Читатель шестидесятых годов, читая бессмертное произведение двух молодых дикарей, совершенно не сознает, куда направлена их сатира и над кем они издеваются.

С этими обвинениями были солидарны другие авторы и исследователи: Варлам Шаламов (вообще считавший, что Ильф и Петров поэтизируют ненавистную ему уголовщину), Олег Михайлов, Мариэтта Чудакова, Вячеслав Вс. Иванов, Аркадий Белинков. Последний в своей книге о Юрии Олеше счел, что Лоханкин – это ответ гнусному и псевдоинтеллигентному Кавалерову из «Зависти», только если Олеша развенчивал интеллигента неохотно, то Ильф и Петров – «охотно и радостно»[36].

Однако были голоса и в защиту Ильфа и Петрова. Филолог Яков Лурье, опубликовавший книгу об Ильфе и Петрове под псевдонимом Авель Курдюмов, отмечает, что весь образ Лоханкина – карикатура не на интеллигенцию, а на тех, кто пытается себя к ней причислить – не обладая ни умом, ни образованием, ни совестью: «Права носить звание интеллигента у него не больше, чем у Ипполита Матвеевича Воробьянинова – считаться гигантом мысли, отцом русской демократии и особой, приближенной к императору»[37]. О том же пишет Юрий Щеглов[38]:

Безосновательно утверждение, будто Лоханкин типизирует черты людей, воплощавших совесть эпохи… Через его карикатурный облик ни в какой, сколь угодно искаженной, форме не просвечивают ни интеллект, ни культура, ни способности, ни амбиции. Исключенный из пятого класса гимназии, Лоханкин по образованию стоит ниже Митрича, окончившего Пажеский корпус, и читает не Достоевского, а мещанский иллюстрированный журнал гимназических лет. Он не стоит в явной или скрытой оппозиции к советскому строю, ущемленности не испытывает и вполне доволен своей жизнью под крылышком совслужащей жены.

Разумеется, в образе Лоханкина множество отсылок к, так сказать, «семантическому ореолу» интеллигенции на рубеже 1920–1930-х. Жертвенность Лоханкина, который дает себя выпороть, рассуждая, что, может быть, в этом и есть «сермяжная правда», – действительно карикатура на интеллигентское/разночинское «преклонение перед народом», а еще – шпилька в адрес публично «кающихся» перед советской властью интеллигентов (тенденция, шедшая от эмигрантского сборника «Смена вех»[39], авторы которого выступали за примирение с Советами, и возобновившаяся после «великого перелома» 1929 года; многие, вероятно, каялись, просто чтобы отвести от себя беду)[40]. Но покаяние Лоханкина имеет границы: когда надо, он хищный собственник и обманщик. Его малообразованность и животность выдают себя с головой. Любимой книгой он называет «Мужчину и женщину» (дореволюционное переводное издание – «наиболее полная для своего времени энциклопедия секса, любви и половой жизни»)[41], а пятистопные ямбы, которыми он в пылу страсти говорит с женой, – словоблудие не только в смысле ценности, но и в смысле блуда:

– Волчица ты, – продолжал Лоханкин в том же тягучем тоне. – Тебя я презираю. К любовнику уходишь от меня. К Птибурдукову от меня уходишь. К ничтожному Птибурдукову нынче ты, мерзкая, уходишь от меня. Так вот к кому ты от меня уходишь! Ты похоти предаться хочешь с ним. Волчица старая и мерзкая притом!

Упиваясь своим горем, Лоханкин даже не замечал, что говорит пятистопным ямбом, хотя никогда стихов не писал и не любил их читать.

Последняя оговорка характерна.

По замечанию Александра Вентцеля, в речах Варвары тоже прорывается пятистопный ямб: «Но ведь общественность тебя осудит», «Ешь, подлый человек! Ешь, крепостник!»[42] Таким образом, Варвара, променявшая ничтожного Лоханкина на пошловатого Птибурдукова, – органичный участник «мещанской трагедии», которую стилизуют Ильф и Петров.

КАК В «ЗОЛОТОМ ТЕЛЕНКЕ» ОТРАЖЕНА СОВЕТСКАЯ БЮРОКРАТИЯ?

Бюрократический дух во втором романе Ильфа и Петрова гораздо сильнее, чем в «Двенадцати стульях». Бюрократия – стихия «Золотого теленка», и Остап Бендер демонстрирует чудеса ее приручения. «Меня давно влечет к административной деятельности. В душе я бюрократ и головотяп», – шутит он, используя штампы советской сатиры.

Первое же приключение Бендера в романе – вторжение в исполком под видом сына лейтенанта Шмидта – показывает его высокий класс, умение сориентироваться в трудной ситуации. Когда неожиданно появляется второй сын – Балаганов, Бендер не только пускает в ход классический фокус со встречей братьев, но и пытается подкрепить его любым, пусть самым суррогатным, официальным документом:

– Я писал, – неожиданно ответил братец, чувствуя необыкновенный прилив веселости. – Заказные письма посылал. У меня даже почтовые квитанции есть. – И он полез в боковой карман, откуда действительно вынул множество лежалых бумажек. Но показал их почему-то не брату, а председателю исполкома, да и то издали. Как ни странно, но вид бумажек немного успокоил председателя, и воспоминания братьев стали живее.

Впоследствии Бендер обнаружит исключительную чувствительность к стилистике эпохи – начиная с замечания «По случаю учета шницелей столовая закрыта навсегда», произнесенного перед заведением «Бывший друг желудка» (современный читатель может не уловить обертон слова «бывший»: смысл в том, что столовая называлась так до революции, название упразднено, а дать новое название у властей провинциального города не дошли руки), – и заканчивая, конечно, учреждением конторы «Рога и копыта».

Истинная цель конторы – прикрытие разведдеятельности Бендера, который собирает компромат на Корейко (обратим внимание, что этот компромат подшит во вполне бюрократическую папку с надписью «Дело»). Но внутри «Рогов и копыт» и вокруг них тут же разворачивается конторская деятельность, по сути – чистый эрзац (и надо понимать, что таким эрзацем в представлении Ильфа и Петрова была вообще вся советская бюрократия). Балаганов и Паниковский, по предложению Остапа, «смешиваются с бодрой массой служащих»: они превращаются соответственно в «уполномоченного по копытам» и курьера. В контору приносят мешки рогов и копыт: из этого материала, сейчас сюрреалистического, можно было изготавливать, например, гребни и оправы для очков (стоит заметить, что как раз в 1930-м крестьяне, протестуя против коллективизации, массово забивали скот и утилизировали рога и копыта[43]) – так что дело, займись им Бендер всерьез, могло бы получиться прибыльным. Возникает бывалый зицпредседатель Фунт, чья функция – в том, чтобы в нужный момент, когда контора лопнет, сесть в тюрьму вместо Бендера («зиц» – от немецкого sitzen, «сидеть», практика найма таких подставных лиц – еще дореволюционная)[44]. Тем, что контора липовая, могут в «Золотом теленке» возмущаться только наивные обыватели.

Примечательно, что 1930 год, к которому относится действие романа, – это самый закат частной кооперации в СССР, о чем в «Теленке» много шутят: Бендер учреждает свою контору на месте бывшего «комбината частников» с фамилиями вроде Фанатюк и Павиайнен. Собственно, к этому времени функции коммерческих контор, подобных «Рогам и копытам», свелись к роли передаточного звена между поставщиками (это те самые граждане, что приносят Бендеру рога и копыта) и государством. Вскоре, в разгар коллективизации, и эта лавочка была прикрыта. Остап Бендер успеет увидеть, как его фантомное предприятие превратится в гособъединение.

Впрочем, «Рога и копыта» – любительщина по сравнению с цитаделью бюрократии в «Золотом теленке», учреждением «Геркулес», которое выполняет контракты по «заготовке чего-то лесного». Разумеется, здесь возникает простор для должностных преступлений, а скрываются спекуляции с помощью все той же бюрократии, вершина которой – универсальный штамп геркулесовского начальника Полыхаева:

Это была дивная резиновая мысль, которую Полыхаев мог приспособить к любому случаю жизни. Помимо того, что она давала возможность немедленно откликаться на события, она также освобождала его от необходимости каждый раз мучительно думать. Штамп был построен так удобно, что достаточно было лишь заполнить оставленный в нем промежуток, чтобы получилась злободневная резолюция.

В ответ на……………………………………….

мы, геркулесовцы, как один человек, ответим:

а) повышением качества продукции,

б) увеличением производительности труда,

в) усилением борьбы с бюрократизмом, волокитой, кумовством и подхалимством,

г) уничтожением прогулов,

д) уменьшением накладных расходов,

е) общим ростом профсоюзной активности,