Лучше бы я осталась старой девой - Анна Малышева

На вахте никого не оказалось. Бормотало радио, в пепельнице высилась гора окурков, наружная дверь общежития распахнута, по вестибюлю гулял сквозняк. Наташа решила, что Максим и Влад курят на крыльце, как часто бывало, и похозяйничала сама – включила плитку, поставила чайник, присела в потрепанное кресло и принялась ждать, когда закипит вода. Ждала, слушала радио, потом вышла на крыльцо. Огляделась. Совсем уже стемнело, вдалеке на проезжей части горел фонарь – общежитие находилось в стороне от улицы, в глубине двора. Парни должны были стоять где-то неподалеку, но она их не видела и не слышала. Вполне возможно, они пошли купить себе водки или сигарет, но почему вдвоем? Им было строго запрещено не только оставлять вход без охраны, но даже поручать охрану на время кому-то из студентов. Наташа постояла на крыльце, обхватив себя за локти, поеживаясь от ночной свежести. Она глубоко дышала, наполняя легкие прохладным воздухом, в котором ей внезапно почудилось что-то родное – провинциальное – запах травы, чистого неба, сырой земли… Вспомнила о матери и прикусила губу. «Ничего, – попыталась она утешить себя. – Ничего, еще немного потерпеть… Я не увижу ее этим летом, надо будет прийти в себя после операции, мама сразу все поймет, когда меня увидит».

Не дождавшись появления Влада и Максима, Наташа вернулась в вестибюль. Чайник уже вовсю кипел. Она сняла его, выключила плитку. Обернула ручку чайника старой газетой, валявшейся на столе, и медленно, осторожно пошла наверх. На площадке второго этажа было еще не так темно – виднелся свет с вахты. На третьем этаже она совсем замедлила шаг – боялась обжечься, если чайник всколыхнется в руке… Было так темно, что перехватывало дыхание. Наташа с детства боялась темноты и всегда просила маму, чтобы та оставляла в комнате свет, когда укладывала ее спать… Ей послышался какой-то звук в коридоре на четвертом этаже – как будто подошва шаркнула по линолеуму. Один раз. Наташа не была уверена, что на самом деле слышала этот звук, и остановилась, прислушиваясь. Ничего. Она сделала еще несколько шагов. Остановилась. Да, теперь было ясно – кто-то идет к ней из темного длинного коридора.

– Осторожно, – негромко сказала Наташа. Голос ее дрогнул, хотя она пыталась говорить весело. – У меня чайник.

В следующий миг сильные руки тряхнули ее за плечи, бросили к стене. Чайник упал, из него выплеснулся кипяток, обжег ей лодыжку. Она взвизгнула, и потная ладонь наглухо зажала ей рот. Девушка дергалась, пытаясь освободиться, ударила ногой нападавшего, но он был очень силен, хотя и невысок ростом – дышал прямо в лицо Наташе. От него пахло табаком и потом. Перед ее глазами мелькнуло пятно окна на лестничной площадке – ее тащили туда. Она извивалась, как только могла, но тут же была прижата к подоконнику. Теперь он сдавливал ей горло – довольно сильно, так что перед глазами поплыли круги. Однако ей иногда удавалось сделать вдох. Сколько это продолжалось – Наташа не знала, потеряв счет минутам. Знала только, что должна выдержать, должно же когда-то кончиться это наваждение. За что? Кому она причинила зло? Кому помешала?

Дышать внезапно стало легче. Стукнула рама окна – он ее открыл, удерживая Наташу одной рукой. Она ослабела от страха, боли и растерянности и даже не сопротивлялась. С улицы проникал слабый свет уличных фонарей, Наташа посмотрела в лицо нападавшего и задрожала.

– Господи!

Тот, видимо, испугался, что она закричит, и снова сжал ей горло – так сильно, что в ушах у нее застучали молоточки. Потом девушка почувствовала, что подоконник врезался ей в спину. «Я лежу… – поняла она. – Нет!»

Легко, будто куклу, он сдвинул ее за край подоконника, и тело уже наполовину перевесилось наружу. Тогда он одновременно отпустил и ту руку, которой все еще сдавливал ей горло, и ту, которой поддерживал ее под коленями… Мир перевернулся. Со свистом и грохотом взорвался в ее ушах воздух, асфальт, весь двор…

Ранним утром следующего дня к перрону Ленинградского вокзала подошел поезд. Пассажиры торопливо вытискивались из вагонов и спешили к зданию вокзала. Покрикивали носильщики, суетились, заманивая клиентов, шоферы такси. Проводники курили на платформе и сонно переговаривались друг с другом. Утро было серенькое, туманное, но теплое, московский воздух пах дымом.

Лена вышла из вагона в числе последних пассажиров. Она нарочно дождалась, когда проход опустеет – ведь нужно было одновременно тащить и сумку и ребенка. Мальчик до сих пор не совсем проснулся, щурил глаза, пытался потереть их кулачками и хныкал: «Мама, спать хочу!»

– Прекрати, без того тошно! – резко ответила ему Лена и, сняв его с полки, поставила на пол.

– Мы к папе приехали? – неожиданно спросил ребенок.

У Лены опустились руки. Значит, он все-таки понял, что-то услышал из ее разговоров с матерью перед отъездом в Москву. Она предпочла бы, чтобы Сашка ничего не знал и ни на что не надеялся. Ведь он так любил отца!

– Нет, Санечка, – нежно сказала она, поправляя на нем кофточку. – К папе пойдем потом.

– Потом?

– Когда сделаем все наши дела. У нас много-много дел. Ты хоть помнишь Москву?

Сашка неуверенно кивнул. «Ничего он не помнит, – сказала себе Лена. – Ведь когда я увезла его, ему было всего два года. Если и помнит, то разве общагу… Подумаешь, светлое воспоминание детства».

Она вела его за руку, в другой руке тащила сумку. Остановилась на платформе, огляделась по сторонам, мысленно подсчитала деньги в кошельке. Их было немного – только пару дней питаться, да еще на обратный билет… Инна ее не встретила, впрочем, она и не обещала этого наверняка. Сказала, что ей помешает работа, она сильно устает… Кем работает Инна? Кем вообще способна работать такая избалованная девушка, как она? Лена недолго занималась этим вопросом – схватила и потащила Сашку и сумку к метро. Она больше не слушала его капризного хныканья, ей было совсем не до этого. По кольцевой линии они доехали до станции «Курская» и сделали пересадку. Теперь они все больше удалялись от центра. В вагоне было по-утреннему тесно, Сашку кто-то придавил, он громко хныкнул. Лена не смотрела на него, разглядывая свое отражение в темном оконном стекле вагона. Двадцать три года. Приятные мягкие черты лица, гордая посадка головы, длинные, разбросанные по плечам волосы, которые она красила в цвет красного дерева. В стекле не видно выражения ее серых глаз, но Лена знает, что они, должно быть, сейчас злые… Еще бы! Есть вещи, которые не проходят даром никому…

– Мама, пи-пи…

– Ну вот, – устало сказала она, наклоняясь к сыну.

– Другого момента не мог выбрать? Где теперь наш горшок?

– В сумке?

– В сумке. Потерпи чуточку, сейчас приедем.

– К папе приедем?

Эти наивные черные глаза с хитрецой в глубине, трогательный носик-крючок, робкая улыбка… Лена покусала ненакрашенные губы и тоже улыбнулась ему:

– Мы едем к тете Инне. Запомнил? Тетя Инна. Она нас ждет.

– Пирог испекла? – поинтересовался Сашка.