Проклятие королевы фей - Тереза Медейрос

Она сбежала на балкон от восторженной болтовни родственниц и приживалок, вызванных ее отцом ради намеченного на завтра турнира. В спальне Холли, еще недавно бывшей ей спокойным убежищем, теперь суетились полдюжины желающих угодить тетушек и рой кузин Тьюксбери, направляемых язвительным, как никогда, отцом Натаниэлем.

Весенний ветер был теплый, но холодная луна, зависшая в северной части небосвода, лучше отражала настроение девушки. Бледные звезды словно замерзли на небе, потускнев от отблесков рассыпанных вокруг замка костров.

Склон холма затопило море пестрых шатров и реющих разноцветных знамен. Завтра на рассвете подъемный мост замка Тьюксбери будет опущен, решетка поднимется, ворота распахнутся, впуская участников турнира, в том числе победителя, который до захода солнца получит в награду руку Холли.

Ветер донес обрывки песен и пьяные возгласы, и девушка поежилась. О мужчинах ей было известно немногим больше, чем год назад, когда они начали домогаться ее. Отец, оберегая дочь от бесстыжих взглядов поварят и конюхов, ограждал Холли от мужского общества, делая исключение лишь для претендентов на ее руку. Женихи только мило улыбались девушке и говорили цветистые комплименты, но ей удавалось разглядеть под учтивыми масками алчущую страсть — брошенный исподтишка взгляд, губы, облизываемые в предвкушении наслаждения роскошным пиршеством.

Холли стиснула знакомые неровные камни балкона, чтобы унять дрожь в руках. Сегодня вечером ее выгнали из собственной комнаты. Завтра она будет изгнана из замка. Холли попыталась было найти утешение в том, чтобы свалить всю вину на отца, но тщетно. Большинство честолюбивых отцов устраивает будущее своих дочерей, когда те еще маленькие девочки. Ей же отец предоставил полную свободу самой выбрать себе мужа, но она не оправдала его надежд.

Рассыпанные по склонам холмов огоньки костров подмигивали Холли, насмехаясь над охватившим ее отчаянием. Отголоски грубого мужского смеха жуткой холодной дрожью пронеслись по ее спине. Завтра она будет навечно связана перед богом и людьми с незнакомым мужчиной. Этот вечер, вероятно, последний драгоценный глоток свободы.

Бросив взгляд на освещенное окно своей спальни, Холли накинула капюшон, скрывая лицо, и растворилась в темноте лестницы, ведущей вниз.

— У-уф! Вы стоите на моем ухе.

— Извини. — Сапог Остина снова скользнул по голове Кэри. — Если бы ты прекратил дергаться, может быть, мне бы удалось забросить веревку.

— Вы бы тоже задергались, — прошипел сквозь зубы Кэри, — если бы вам на плечи взобрался огромный бык. И не вы свалились с плота и окунулись в ров с водой. — Он сморщился, с отвращением принюхиваясь к исходящему от него зловонию. — Теперь у меня не осталось никаких сомнений, для чего нужен ров. Вряд ли для обороны от врагов.

Конец веревки, закинутый вверх, обмотался вокруг крепкого каменного зубца, венчающего внутреннюю стену, и рыцарь удовлетворенно крякнул. Проверив, прочно ли держится веревка, он начал взбираться вверх, а Кэри рухнул на колени, на влажную траву, пытаясь отдышаться. Взглянув вниз, Остин увидел устремленное на него из темноты светлокожее лицо, обрамленное белокурыми волосами, — наследие любвеобильного скандинавского завоевателя.

— Поймите же, это безумие, — жалобно окликнул Кэри рыцаря, когда тот задержался у узкой бойницы, убеждаясь, что пьяные голоса и шум пиршества, доносящиеся из лагеря на склонах холма, заглушают звуки его продвижения наверх.

До слуха Остина донесся женский смех. Он подумал, что англичане распутничают, точно всем им завтра суждено обзавестись женами. Осада по всем правилам военного искусства не вяжется с их похотливыми устремлениями. Собравшийся было сплюнуть от отвращения Остин вовремя сдержался, вспомнив про распластавшегося внизу Кэри.

— Может быть, и безумие, — тихо ответил рыцарь, — но я должен судить об этой даме, увидев ее собственными глазами.

— А если она и впрямь так прекрасна, как о ней говорят?

Остин, не найдясь что ответить, снова стал карабкаться вверх.

Кэри, приподнявшись на четвереньки, приложил ладонь ко рту, приглушая голос.

— Помните, мой господин, что, если вы будете застигнуты у кровати прекрасной девицы до того, как вас осчастливит благословение священника, вас повесят.

Перекинув ногу через стену, Остин втащил веревку и пёребросил ее на другую сторону.

— Тогда тебе достанутся мои доспехи, оружие и та резвая кобыла, на которую ты уже давно положил глаз. Кэри прижал руку к сердцу.

— Сэр, меня жестоко ранит то, какого низкого мнения вы о моей преданности!

— Так радуйся же этому, — хитрая усмешка Остина опровергала его мрачные слова. — Ибо мы, Гавенморы, обычно убиваем тех, кого любим.

Весело помахав верному оруженосцу, он оторвался от стены и скользнул в пустоту.

Войдя в небольшой парк, обнесенный стеной, Холли откинула с лица капюшон. Нежная зелень распустившихся деревьев радовала глаз, пение птиц заглушало доносящийся из-за стен замка гул мужских голосов. Несмотря на тяжесть на сердце, девушка прониклась волшебным очарованием воздуха, успокоилась и замедлила шаг. Она упивалась каждым живительным вдохом, наслаждалась весенним тихим вечером.

Лунный свет посеребрил нежные ростки, пробивающиеся из черной тучной земли, требующие своего права на жизнь. Бусинки росы трепетали на лепестках душистой фиалки и первоцвета. Холли окунула кончик пальца в капельку росы и провела по краю листа, нетерпеливо дожидающегося первого луча рассвета.

С ее уст сорвался грустный вздох. Ей не позволяли гулять при ярком свете из опасений, что он может испортить ее белоснежную кожу, и здесь, в саду, Холли превратилась в создание, пробуждающееся к жизни лишь с восходом луны. Здесь она обретала уединение, скрываясь от болтливых тетушек, приставленных к ней отцом.

Девочкой Холли весело бегала по петляющим дорожкам парка, как и положено ребенку, уверенная, что мягкая трава не причинит вреда ее коленям за такое опрометчивое поведение, если она все же споткнется и упадет.

Девушка с тоской подумала, как хорошо было бы снова испытать ни с чем не сравнимую радость от беззаботного бега по саду, от упоения свободой вдали от придирчивых взглядов и постоянных нареканий. Она вдруг осознала, что в последний раз наслаждается этой свободой, и, ослабев при этой мысли, опустилась на сиденье качелей, свисающих с ветки могучего вяза.

Опустив босые ноги в траву, она негромко затянула грустную мелодию. Здесь ей можно было петь не изысканные рондо, которым обучал Холли учитель музыки и которые отец заставлял исполнять, развлекая искателей ее руки, а простые мелодии, как, например, эту балладу, недавно услышанную от кухарки-валлийки.

Холли полностью отдалась песне, наслаждаясь удовольствием петь не для ублажения чьего-то слуха, а для себя самой.

Отстранив мешающую ветвь и оглядевшись, Остин тихо выругался. Он с таким трудом проник во внутренний двор, и что же выясняется: он в парке, окруженном со всех сторон стеной, в которой не видно ни одной калитки. Толстые плети плюща ползли вверх по изъеденным временем камням и спускались с ветвей деревьев. Сквозь густой шиповник, усыпанный распускающимися бутонами, вилась узкая тропинка. Остин двинулся по ней, то и дело наклоняясь, чтобы увернуться от благоухающих колючих веток.