Женщины - Ирина Александровна Велембовская

— Тебя что, девка, подменили, что ли? — спросил бригадир. — То все песни играла, такая затейная была девушка, а теперь как мух наглоталась.

— Скучаю… В деревню охота, к папе, — пряча глаза, ответила Газиля.

— На что он, папа? Ты ловчи, как помоложе папу завесть, замуж выскочить, — пошутил, ничего не подозревая, бригадир.

Газиля вздрогнула, потом прижала ладони к щекам, опустив голову, пошла прочь.

Поздней весной родился мальчик. Петровна, несмотря на запрет Логина Андреевича, ходила на прииск к Газиле в больницу. Вернулась вся в слезах, черная, разбитая.

Газиля вздрогнула, потом прижала ладони к щекам, опустив голову, пошла прочь.

Поздней весной родился мальчик. Петровна, несмотря на запрет Логина Андреевича, ходила на прииск к Газиле в больницу. Вернулась вся в слезах, черная, разбитая.

— Лошка! Отсохни мои руки-ноги, это Мишкин ребенок. И на татарина не похож совсем: светлый, глаза круглые…

— Утопить бы тебя, стару дуру, вместе с твоими татарами! — заорал Логин Андреевич.

Вечером Широковы сидели вдвоем, сочиняли Мишке письмо. Логин Андреевич вспотел, выводя каракули: «Мишка, пропиши все, твой ребенок у Газильки, а то не знаем, как быть…»

— Ты грубо-то не пиши, — советовала жена, — может, у них там начальство письма глядит.

Ответа не приходило. Широков свирепел.

— Ясное дело, чего он будет писать, раз это не его. Взвалили на парня!..

Газиля с сыном вернулась в барак. Первое время товарки ее хоть и сочувствовали, жалели, но все же как-то сторонились. Потом, словно привыкли, потянулись к маленькому Камилю: начал он ходить по рукам, тискали его, чмокали в теплые, покрытые пушком щеки, вязали ему чепчики, свивалки.

Если появлялся в бараке кто-нибудь из посторонних, то ему совали под нос ребенка, несмотря на жару, закутанного в лоскутное одеяло:

— Гляди, малый какой у нас! Летчик будет, Герой Советский Союз! Кругом свет летать будет!

Газиля улыбалась, росла в душе у нее надежда. Но упорно молчала, не сдавалась, когда хотели товарки допытаться, от кого мальчик.

— Зачем молчишь? Скажи, все в суд пойдем. Алимент требуем.

— Не хочу! — с несвойственной ей резкостью отвечала Газиля. — Свои руки есть…

— Ребенок на руках, как работать будешь? — не унималась старшая по бараку. — Давай к директору пойдем, малый понесем.

Но Газиля упорно молчала. Когда пришел срок выйти на работу, она взяла с собой в лес месячного Камиля.

— Нет, девка, так дело не пойдет, — запротестовал бригадир, — а если его лесиной пришибет или сучком стукнет, кто отвечать будет? Устраивай-ка его в ясли.

— В ясли нельзя! — испуганно сказала. Газиля. — Он маленький, в ясли молоко нет, а кормить шибко далеко ходить.

— Да его тут мошка съест.

— Сеткой накрою.

Когда Широков дознался, что Петровна потихоньку носит Газиле молоко и пышки, хотел было полезть драться, но Петровна вдруг решительно и сурово сказала:

— Ты своим гулеванкам, было время, не такими кусками таскал, я молчала. Много ли ты тот год косил, что молоком распоряжаешься? Забыл, как татарка мне пособляла, как копны из лесу на себе волокла? Ты лучше замолчи, а то вот грохну сковородником, плюну да совсем со двора уйду: пропадешь ведь, зарастешь и с голоду опухнешь!

Как-то, придя в лес, Петровна застала Газилю всю в слезах. Ребенок тоже плакал.

— Больной он, — сказала Газиля, — живот больной. Плачет, работать не дает…

Петровна положила ребенка в фартук и понесла к себе. Логин Андреевич чуть не охрип от ругани, но Петровна поставила на своем. Пока Газиля работала, ребенок находился в избе у Широковых. Петровна соорудила ему качку, завесила ее пологом от мух, раскроила свои старые юбки ему на пеленки.

— Нянькой заделалась? — ехидно спрашивал Широков. — Гляди, если будет орать, я вас обоих из избы провожу: он мне робить мешает.

— Твоя работа — из чашки ложкой, — отзывалась вконец осмелевшая Петровна.

Газиля не решалась заходить за ребенком в избу к Широковым, и Петровна приносила его в лес. Но однажды она задержалась, и Газиля робко подошла к широковскому крыльцу. Немедленно выскочил Логин Андреевич, который как раз был в подпитии.

— Стерва! — заорал он. — Ты будешь гулять, а мы будем нянчить?

Выведенная из себя, Петровна рванула мужа за рукав, больно ткнула его об угол.

— Не слушай его, Газиля, — переводя дух, сказала она. — Пока жива, сына твоего не брошу.

Слова Петровны ободрили растерявшуюся Газилю. Она подняла голову и в первый раз посмотрела Логину Андреевичу в глаза.

— Зачем кричишь, дядя? — спросила она негромко. — Ведь я еще не сноха твоя…

5

В начале июля Петровна принялась за косьбу. Лето стояло сырое, жаркое, травы поднялись высокие. По утрам блестела холодящая ноги роса, а днем парило, сушило, и трава гнулась под собственной тяжестью, путалась под косой. К вечеру разражалась бурная, мимолетная гроза и разметывала по покосу клоки первой зеленой кошенины. До полдня, пока не сильно пекло, над покосами тучами вилась мошкара. Потом она пряталась под шершавые листы осины, дремала в лесной чаще; но стоило солнцу спрятаться, вновь вихрем кружилась низко над землей.

Петровна, повязавшись платком по самые глаза и обливаясь потом, косила быстро, по-мужски, оставляя за собой густой, кудрявый вал. Черная мошка назойливо лезла в глаза, норовила набиться под веки, в уши, мучительно жгла и сосала кровь. Терпеливо снося это, Петровна косила и думала о Газиле. Вспоминала, как прошлый год в эту пору они были здесь вдвоем, посмеивались, отгоняли мошкару, жгли костер в ямке и пекли картошку, а вместо отдыха ходили на берег Злой собирать черную смородину. Вспоминала Петровна, как пела Газиля непонятные ей, но доходящие до души, протяжные, с переливами песни.

Лишь в полдень Петровна позволила себе присесть. Хотела сварить что-нибудь, но махнула рукой и поела только хлеба с молоком. Слушая чивиканье кедровки, задумалась, опустив ставшие тяжелыми руки.

Позавчера Газиля принесла мальчика, робко стукнув в окно. Логин Андреевич заворчал, зачертыхался.

— Не могу я нонче взять его, Газиля, — словно виноватая, сказала Петровна. — Косить надо. Уж ты эту неделю перебейся как-либо…

— Ничего, тетенька. В лес берем, спать будет, — улыбаясь сказала Газиля.

Но Камиль, привыкший к умелым, теплым рукам Петровны, спать не пожелал. Лежа под кустом жимолости, он разбрыкал пеленки и плакал уже окрепшим, требовательным голосом.

Газиля, работавшая поодаль, то и дело подбегала