Наследница бриллиантов - Звева Казати Модиньяни

— Очень рад. — На лице Паоло не было и тени любопытства.

— Больше я пока ничего не могу тебе сказать, — в глазах Ровести мелькнул веселый огонек, — но придет время, и ты все узнаешь.

На рассвете, после душной ночи, он послал за внучкой. Было пятнадцатое августа, Успенье Божьей Матери.

— Что случилось, дедушка? — Мария Карлотта явно была недовольна, что ее подняли с постели в такую рань.

Любимой внучке Ровести было десять лет. Она обещала стать красавицей — вылитая мать.

— Составь компанию зануде-старику, — шутливо попросил Ровести, — позавтракай со мной, а потом вместе съездим в издательство. Сегодня праздник, кроме сторожей и дежурных рабочих, там никого нет. Побродим спокойно по пустым редакциям, подышим свежей типографской краской… Присаживайся к столу.

На белоснежной скатерти стояли фрукты, соки, йогурт, конфитюр, вкусно пахло кофе и только что испеченными бриошами. Ровести пил чай, обмакивая в него подсушенные хлебцы.

Тоненькая, как тростинка, Мария Карлотта запустила в нерасчесанные волосы пятерню и сладко зевнула.

— В издательстве я уже тысячу раз была, — сказала она, садясь за стол. — Там неинтересно. Поедем лучше куда-нибудь еще.

— Знаю, тебе со мной скучно, я слишком стар, но сделай милость, съезди со мной в издательство. Может быть, это в последний раз…

Мария Карлотта с испугом посмотрела на него. Взрослые говорили, что дедушка очень болен, но сам он раньше никогда так не говорил. Значит, это правда? Ей-то дедушка врать не будет.

— Ладно, поедем в твою типографию, только обещай, что после этого я вернусь на Сардинию.

— Обещаю.

Ровести понимал, что он не самая интересная компания для десятилетней девочки — тем более такой, как Мария Карлотта, ни к кому не проявлявшая особых чувств. Ну и что? Он обожал внучку. «Она еще маленькая, — думал он без тени обиды. — Вот подрастет, поумнеет, тогда в ней проявится порода. Недаром же в ее жилах течет кровь Ровести…» Он находил естественным равнодушие внучки к интересам взрослых, ему нравилась ее искренность: по крайней мере она не притворяется, не делает вид, будто ей весело с этими взрослыми. Молодец!

В тот же день Мария Карлотта уже летела на личном самолете отца в Ольбию. Приникнув к иллюминатору, она видела, как садится августовское солнце. В ту самую секунду, когда оно погрузилось в море, завершилась и земная жизнь Джованни Ровести. Смерть настигла его во сне, сердце, как предсказывал кардиолог, не выдержало напряжения последних дней.

Когда Лотта вошла в его комнату, он был мертв уже несколько часов. Он лежал с закрытыми глазами, на губах застыла загадочная улыбка. Прошло ровно двадцать часов с той минуты, как Паоло Монтекки передал ему наполненный бриллиантами чемоданчик.

Его преследовал едкий запах хлорки. И еще один мальчишка. Вот он налетает на Джованни с неистовством бойцового петуха — жилы на шее вздулись, глаза сверкают злобой. Зовут мальчишку Анджело Джельми. Он крепкий, мускулистый, сразу видно, в драках не новичок.

— А ну бей! Бей, тебе говорят! — провоцирует он Джованни. Его руки, пока еще опущенные вдоль тела, вот-вот сожмутся в кулаки.

— Это еще зачем? — растерянно спрашивает Джованни.

Ему десять, на год меньше, чем Анджело. Худой, бледный, как и все воспитанники, он острижен наголо и от этого кажется совсем беззащитным. Мешковатая, не по росту форма подчеркивает тщедушность его детской фигурки, в то время как крепыш Анджело выглядит в форменной тужурке настоящим воякой.

— Затем! — продолжает наступать Анджело. — Докажи всем, что ты не размазня!

— Я никому и ничего не должен доказывать.

— Ой, глядите, он сейчас заплачет, как девчонка! — В голосе Анджело слышатся злорадные нотки.

— А вот и не заплачу! — почти с отчаянием кричит Джованни, у которого и вправду начинает щипать глаза. Нет, не от слез, он это точно знает. От хлорки.

Анджело смеется. Он увидел страх, мелькнувший в глазах Джованни, и чувствует свое превосходство.

— Ага, испугался, сейчас в штаны наложишь.

— Нет, не испугался, — вдруг спокойно и твердо отвечает Джованни. Он ни за что на свете не станет признаваться в своем страхе, особенно перед новыми товарищами, с которыми ему предстоит жить бок о бок не один год.

А Анджело не унимается. В нем сидит жестокость уличного мальчишки, слишком рано узнавшего, почем фунт лиха.

— Бей же наконец, размазня!

— Не буду!

Сейчас Джованни мечтает только об одном: улизнуть, исчезнуть, сквозь землю провалиться, лишь бы не слышать противного, злого голоса. Вдруг он чувствует резкую боль: Анджело, размахнувшись, бьет его в лицо, и щека Джованни моментально становится пунцовой. Ну это уж слишком! Такое он терпеть не намерен. И не потому, что больно и голова гудит от удара, а потому, что этот забияка посмел его унизить. Унижения Джованни не простит никому и никогда. Его круглая бритая голова со всего маху врезается в живот обидчика, и тот сгибается пополам, ловя воздух открытым ртом.

Это был первый случай в жизни Джованни, когда он отомстил за нанесенное ему оскорбление. И красная щека тут ни при чем, отец всегда повторял, что шишки и болячки проходят без следа, на них и внимания нечего обращать, а вот оскорбления — дело другое.

— Что здесь происходит? — раздался вдруг чей-то голос, и все головы повернулись к двери. На пороге спальни стоял учитель.

— Плохо мне, господин учитель, — жалобно простонал Анджело, поднимая на вошедшего искаженное болью лицо.

— Заболел? — В добрых глазах учителя промелькнул испуг. — Объясни, что случилось?

— Живот схватило, — слабым голосом ответил Анджело, — сейчас пройдет.

— А ты приляг, — заботливо посоветовал учитель, — это небось от холода. Ну-ка, марш на занятия! — прикрикнул он на остальных и захлопал в ладоши, точно хотел поднять в воздух приземлившуюся воробьиную стаю.

Мальчики гурьбой выбежали из спальни, и их гулкий топот долго не смолкал в длинном коридоре. Анджело с трудом добрался до постели и лег, издав вздох облегчения. Над железной облупившейся спинкой его кровати висели две фотографии — мужчины и женщины. Мужчина с торчавшими, как щетина, усами строго смотрел со стены, насупив густые брови; в глазах женщины застыли покорность и страдание. Это были его родители, оба они умерли. Сюда, в интернат для мальчиков-сирот, Анджело попал по доброте их деревенского священника, который, пожалев смышленого парнишку, оставшегося без родителей, взялся платить за его обучение и содержание, выкраивая средства из церковных пожертвований.

Не на шутку испуганный учитель заботливо склонился над Анджело.