Дама горгульей - Юлия Алейникова

Ирина Александровна тут же подсела к дочери, а Алексей Николаевич подошел к хрипящей на диване Елене Сергеевне, похлопал ее по руке.

– Держись, Лена! Волька был хороший мужик, такого никем не заменишь, – отпустил он весьма двусмысленную в его ситуации реплику. – Хорошо хоть, что не мучился, а сразу. Всем бы так, – философски закончил Сидоренко и сел в свободное кресло.

– Бабушку известили? – с жеманным страданием в голосе спросила Анжела, глядя на Гриппу с Еленой Сергеевной. Во взгляде молодой женщины явственно читались испытываемые к родственницам чувства.

– Не знаю, – еле слышно ответила Гриппа, удивившись слабости и хрипоте своего голоса. Дрожь стала отступать, и она уже могла не сжимать так сильно руки.

– Бедная бабуля, не дай бог пережить собственного ребенка, – прижимая к себе Феликса, проговорила Анжела.

Ее слова прозвучали фальшиво, неуместно, и все, включая Ирину Александровну, уставились на нее с немым укором. Анжела смущенно заерзала, но тут же совладала с собой и задумчиво, словно советуясь сама с собой, продолжила начатую тему:

– Все же надо сообщить. Кто-то должен взять на себя эту тяжелую обязанность.

Ей снова никто не ответил.

– Если никто не хочет, видимо, придется мне, – спустя минуту с ноткой самоотречения в голосе сказала Анжела.

– Думаю, лучше дождаться прибытия врача. – Остановил ее незаметно появившийся в комнате Сокольский. – Елена Сергеевна, прибыла полиция. Сейчас они беседуют с гостями, после чего посторонние покинут дом.

Елена Сергеевна вздрогнула, непонимающими глазами взглянула на говорившего, потом, словно бы осознав смысл сказанного, захлебнулась новым потоком рыданий.

Ирина Александровна приподняла недоверчиво брови и попыталась поджать налитые силиконом губы.

Если Елене Сергеевне еще удавалось поддерживать приличную природную форму, то ее предшественница давно уже в деле борьбы за минувшую молодость доверилась пластическим хирургам. Лицо Ирины Александровны было неестественно гладким, брови – высоко приподнятыми, глаза – презрительно суженными, а губы – неестественно полными. Декольте же вздымалось с таким боевым задором, что позавидовали бы и некоторые двадцатилетние барышни. Все это, вместе взятое, неплохо смотрелось с расстояния метров пятидесяти, но при близком контакте вызывало суеверный ужас. Гриппа с матерью между собой называли Ирину Александровну Франкенштейном.

Поймав себя на этих суетных, пустых мыслях, Агриппина смутилась и покраснела. А затем, уловив на себе недобрый, внимательный взгляд Анжелы, вся сжалась и уткнулась глазами в сплетенные на коленях руки.

– Как думаете, сколько эта полицейская канитель времени займет? – нервно обратился к задержавшемуся в комнате Сокольскому Валерий Коробицкий.

– Все зависит от того, к какому выводу придет следствие, – холодно и неприязненно ответил тот, пристально взглянув на хозяйского зятя.

– И что это должно значить? – не глядя на собеседника, уточнил Коробицкий, полностью сосредоточившись на тушении в пепельнице сигареты.

– Если в смерти Вольдемара Сигизмундовича заподозрят злой умысел, следствие может затянуться.

– Злой умысел? – вскинула украшенную замысловатым убором голову Ирина Александровна. Она сегодня была облачена в костюм Клеопатры, весьма смелый и откровенный, дополненный ярким, броским макияжем.

– Если полиция решит, что произошло убийство, следствие может затянуться, – повторил Сокольский.

– Убийство? – неприлично икнула Елена Сергеевна. – О боже! Но как? Кто мог это сделать? – Глаза женщины непроизвольно метнулись к Ирине Александровне с Анжелой.

Те ее взгляд поймали и набросились на новоиспеченную вдову, как голодные собаки на сахарную косточку.

– Что ты на нас уставилась? – без всяких намеков на светский лоск гавкнула Анжела. – Тебе лучше знать, кто мог отца укокошить. Дом твой и вечеринка твоя! А может, это был придуманный тобой трюк?

Елена Сергеевна испуганно покачала головой.

Госпожа Начинкина была самой миниатюрной и хрупкой среди присутствующих дам, и было бы смешно ожидать, что она отважится вступить в открытую стычку с высокой, статной Анжелой. Но так мог бы подумать лишь человек, плохо знакомый с балетной средой, тот, кто наивно воспринимает мир балета воздушно-неземным, парящим над суетой, а балерин – возвышенными, бестелесными созданиями наподобие фей или эльфов. Но такое мнение глубоко ошибочно. Ибо в любом замкнутом сообществе методы и приемы борьбы за место под солнцем всегда бывают жестче и грязнее, чем в открытом мире. Здесь, как говорится, пленных не берут. А Елена Сергеевна прошла неплохую школу выживания, еще учась в балетном училище, и для нее габариты соперницы значения не имели.

Сейчас хрупкая, беззащитная вдовушка не пошла простым и очевидным путем танковой атаки, а избрала более тонкий и дальновидный маневр, дав возможность соперницам показать свое лицо.

– Алексей Николаевич, вызывай адвоката, у меня дурные предчувствия, – распорядилась Ирина Александровна. – Похоже, эта вечеринка задумывалась не именинами, а похоронами. То-то, я смотрю, почти все гости в черном.

– Ну, вас-то с Анжелой в искренней скорби не заподозришь. Для вас этот день навсегда останется праздничным, – тихонько, но вполне разборчиво произнесла вроде бы себе под нос Елена Сергеевна.

Но ее тут же услышали.

– Ты на что намекаешь? – взвился под потолок голос Анжелы.

Из всех присутствующих ее материальное положение было, пожалуй, наиболее уязвимым и нестабильным. Положа руку на сердце, придется сказать, что именно она являлась наиболее зависимой от Вольдемара Сигизмундовича и его расположения. Ибо всем было известно, что коммерческие проекты ее супруга, как правило, с треском проваливались, а ликвидировать последствия его бурной предпринимательской деятельности приходилось Вольдемару Сигизмундовичу. Коробицкий происходил из приличной интеллигентной семьи, но денег в ней отродясь не водилось, зато привычку жить не хуже жениной родни Валерий Юрьевич очень быстро впитал в себя, не получив тем не менее навыков самостоятельного создания необходимого уровня благополучия.

– Я намекаю, Анжелочка, что вы с Валериком уже не первый год с повышенным интересом следите за состоянием здоровья Вольдемара Сигизмундовича, поскольку сами зарабатывать не умеете, а он жестко обозначил границы дозволенных вам трат. Кому, как не вам, мечтать о наследстве? – бесстрашно глядя в глаза падчерицы, прочирикала Елена Сергеевна. А потом с видом утомленной примадонны повернулась к стоящей за спиной горничной и велела Лизавете налить ей коньяка.

Анжела, красная, как после оплеухи, начала хватать ртом воздух. Ирина же Александровна, окинув взглядом мужчин, стала тяжело подниматься из кресла.

Агриппина, предчувствуя неизбежность разгорающегося скандала, вжала голову в плечи и снова сжала пальцы. Скандалы она ненавидела, ругаться не умела, предпочитая либо решать проблемы мирно, путем логического решения вопроса и прихода к взаимовыгодному консенсусу, либо постыдно пасовала перед наиболее наглыми и напористыми оппонентами.