Разбойник и леди Анна - Джин Уэстин

– Разумеется, но в этом случае ваше любопытство не было бы удовлетворено. В вас достаточно актерства, чтобы желать увидеть самый острый момент разыгравшейся драмы.

– Вы слишком хорошо меня знаете, сэр Сэмюел.

Оба мужчины, закутанные в плащи, прошли через общий зал. Вслед за хозяином постоялого двора они поднялись на второй этаж по узкой лестнице и вошли в маленькую гостиную, примыкавшую к спальне. На столе у камина их ожидали пирог с угрем, хлеб с сыром и бутылка сухого белого испанского вина.

Джон не надеялся на следующую трапезу, и у него разыгрался зверский аппетит. Он ел, пока судья рассказывал о своей дочери. История была удивительная, слишком уж невероятная, чтобы Джон мог поверить услышанному. Хотя судья и приговорил его к смерти через повешение, это было наименьшим наказанием, какое допускал закон. Он мог оказаться на виселице и болтаться в цепях, пока плоть его не сгнила бы и не стала лохмотьями отслаиваться от костей, а могло быть и так, что его сначала подняли бы на дыбу, а потом четвертовали.

У Джона не было оснований не верить судье, хотя, по его мнению, тот слишком уж доверял дочери. Маловероятно, что девица была такой непорочной, как утверждал ее отец, если хотя бы половина слухов о нравах двора имела под собой основания. Но каждый отец верит, что его дочь девственница, пока у нее не появится брюхо.

Наконец сэр Сэмюел замолчал. Разбойник сделал большой глоток из кружки с вином и пошевелил языком, перекатывая его во рту и смакуя вкус, затем повернулся и встретил взгляд судьи:

– Теперь послушайте, сэр Сэмюел. Вы хотите, чтобы я укрыл вашу целомудренную и, вне всякого сомнения, богобоязненную дочь от королевской похоти и человека, с которым она официально обручена. Хотите, чтобы я померился силами с лордом Уэверби, пэром королевства, любимцем двора и дворянином, виртуозно владеющим шпагой?

Судья смущенно заерзал в кресле.

– Это одна из точек зрения на дело.

Глаза Джона Гилберта недоверчиво сверкнули.

– Все это не столь важно, но есть кое-что еще. Вы говорите, что готовы доверить леди Анну Гаскойн мне, преступнику и бастарду.

– Я не могу вменять человеку в вину обстоятельства его рождения.

– В таком случае, сэр, многие из людей вашего круга сочли бы вас аморальным.

Джон запрокинул голову и расхохотался. Судья привстал, держа руку на эфесе шпаги, но разбойник умиротворяюще поднял руки, едва сдерживая смех.

– Допустим, сэр, вам безразличны постыдные обстоятельства моего рождения, но моя репутация…

Судья фыркнул:

– Неужто вы полагаете, что я сужу о человеке только по внешним признакам? Я учился в Оксфорде вместе с вашим отцом и знаю, что яблочко от яблони недалеко падает. Более того, я знаю, что вы убивали только в честном поединке и никогда не грабили обездоленных.

– Если не считать некоторых судей, – заметил Джон.

– И, – продолжал сэр Сэмюел, полный решимости закончить свою тираду, – если молва справедлива к вам, это значит, что вы никогда силой не принудили ни одну женщину к сожительству.

Джон посерьезнел:

– Я охотно признаю себя виновным во всех этих прегрешениях. Однако должен заметить, что на этом острове немало людей чести. Почему вы выбрали именно меня?

– Вам нечего терять.

Джон с грустным видом потер шею.

– Ошибаетесь. Если человеку удалось спасти свою шею от виселицы, он еще больше ценит жизнь.

– И именно поэтому, – решительно продолжал судья, – я не могу рисковать жизнью своих близких и друзей. Лорд Уэверби – человек жестокий.

Разбойник отвернулся и поставил ногу на решетку камина.

– И разумеется, – продолжал судья, – есть и более очевидная причина моего выбора. В течение многих лет вы ускользали от самых опытных ищеек короля. Я слышал, у вас есть укрытие в Уиттлвудском лесу, которое не могли обнаружить даже самые лучшие охотничьи собаки короля. Я хочу, чтобы вы увезли в это место мою дочь леди Анну, пока мне не удастся аннулировать помолвку и пока король не обратит свои чувства на одну из множества других придворных прелестниц.

Джон насадил на свой нож последний кусок чеддера и проглотил его, не сводя своих изумленных черных глаз с огня, потому что не осмеливался посмотреть в умоляющее лицо отчаявшегося отца.

– Сэр, у моих людей скверные манеры, а лагерь мой лишен комфорта. Это неподходящее место для леди тонкого воспитания и высоких добродетелей.

Джон оперся подбородком о руку и подался вперед так, что огонь камина высветил острые углы его хмурого лица.

– Скажите мне, почему я должен взять это на себя? Если меня снова схватят, король откажется от славной и чистой казни через повешение и вздернет меня на дыбу, а это, говорят, довольно-таки грязное дело.

– И все же лучше, когда казнь отсрочена на неопределенное время, чем если бы она свершилась завтра, – заметил судья. – Мои люди окружили гостиницу.

Джон рассмеялся:

– Думаете напугать человека, перехитрившего смерть? Память о веревке даровала моим ногам крылья, если только предположить, что у других людей их нет. Нет, сэр Сэмюел, вы могли бы сделать гораздо лучшее предложение. Я хочу прощения или по крайней мере ссылки, чтобы меня отправили в колонии, ну хотя бы на Ямайку. Говорят, там всегда веет ласковый ветерок, делающий эль прохладным, а женщин пламенными. И еще слышал, что там можно питаться одними плодами с деревьев.

– Самое лучшее, что я вам могу обещать, это еще несколько недель жизни.

Джон с силой вонзил нож в дерево стола и вытащил его оттуда вибрирующим.

– В таком случае берите свою девственную дочь, сэр, и будьте прокляты!

– Нет, это вы будьте прокляты, сэр!

Джон пожал плечами и откинулся на стуле. Судья пристально смотрел на него, стиснув зубы.

– Полагаю, вы способны дорого продать свою жизнь, если убеждены в собственной правоте. И поэтому уверен, что могу доверить вам свою дочь.

Джон вовсе не был в этом уверен. От такого доверия ему стало не по себе.

– Значит, по рукам, сэр Сэмюел?

– Даю вам слово, вы получите свободу, если все пройдет успешно. Но если подкачаете, не получите ничего и потеряете жизнь. Укройте, спрячьте леди Анну, сделайте так, чтобы она не потерпела ущерба, и я приложу все силы, чтобы смертная казнь была вам заменена на изгнание. Мы встретимся с вами здесь же ровно через две недели.

Судья извлек чистую рубашку и шпагу на широкой перевязи. Именно шпаги Джону не хватало в Ньюгейтской тюрьме, и сейчас он с радостью ее надел.

– А теперь, сэр Сэмюел, когда я могу познакомиться с этим образцом девического целомудрия, с этой святейшей из добродетельных девиц? Признаться, я буквально сгораю от нетерпения.