Итальянский футуризм. Манифесты и программы. 1909–1941. Том 1 - Коллектив авторов

3. См.: Lapsin V.P. Marinetti е la Russia. Dalla storia delle relazioni letterarie e ar-tistiche negli anni dieci del XX secolo. Rovereto; Milano: MART; Skira, 2008. P. 92.

4. См.: Marinetti F.T. Le Futurisme mondial: Manifeste a Paris //Le Futurisme: Revue synthétique illustrée. Milano. N0. 9. 1924. 11 Janvier. P. 1–3; Noi: Rivista d’arte futurista. Roma. Serie 2. A.i. N0. 6–9. 1924. P. 1–2.

5. См. на эту тему: Futurismo & Futurismi [Futurism & Futurisms] / Ed. by P. Hulten. New York: Abbeville, 1986; Бобринская E. Футуризм вне Италии ⁄⁄ Бобринская Е. Футуризм. М.: Галарт, 2000. С. 103–112; International Yearbook of Futurism Studies / Ed. by G. Berghaus. Vol. 1–4. Berlin: De Gruyter, 2011–2014.

1. Первый манифест футуризма

Мы1 бодрствовали всю ночь под лампами мечети, медные купола которой, такие же ажурные, как наша душа, имели, однако, электрические сердца. Прогуливая нашу прирождённую леность на пышных персидских коврах, мы рассуждали на крайних пределах логики и царапали на бумаге безумные письмена.

Необъятная гордость переполняла наши груди, так как мы чувствовали, что стоим совершенно одни, точно маяки или выдвинувшиеся вперёд часовые, лицом к лицу с армией враждебных звёзд, расположившихся лагерем на своих небесных бивуаках. Одни с механиками в адских топках огромных кораблей, одни с чёрными призраками, копошащимися в красном брюхе обезумевших локомотивов, одни с пьяницами, которые бьются крыльями о стены.

И вот мы внезапно развлечены гулом громадных двуярусных трамваев, которые проходят мимо, подскакивая испещрёнными огоньками, точно деревушки под праздник, которые разлившаяся По внезапно потрясает и срывает, увлекая их в каскадах и потоках наводнения в море.

Затем безмолвие стало ещё глубже. Пока мы прислушивались к ослабевающей мольбе старого канала и треску костей умирающих дворцов, обросших бородою зелени, под нашими окнами внезапно закраснелись жадные автомобили.

– Идём, друзья мои, – сказал я. – В путь! Наконец-то Мифология и мистический Идеал превзойдены. Мы будем присутствовать при рождении Центавра и скоро увидим полёт первых Ангелов! Надо потрясти врата жизни, чтоб испытать их петли и задвижки!.. Идём! Вот первое солнце, поднимающееся над землёю!.. Ничто не поравняется с великолепием его красной шпаги, впервые сверкающей в наших тысячелетних потёмках.

Мы приближаемся к трём фыркающим машинам, чтобы поласкать их грудь. Я растянулся на своей, как труп в гробу, но внезапно отпрянул от маховика – ножа гильотины – грозившего моему желудку.

Великая метла безумия оторвала нас от самих себя и погнала по крытым и глубоким, как русла пересохших потоков, улицам. Там и сям жалкие лампы в окнах учили нас презирать наши математические глаза.

– Чутьё, – крикнул я, – хищным зверям достаточно чутья!

И мы гнали, как юные львы, смерть в чёрной шкуре, испещрённой бледными крестами, которая бежала перед нами по широкому, сизому, осязаемому и живому небу.

А между тем у нас не было идеальной возлюбленной, поднимающейся до небес, ни жестокой царицы, которой мы могли бы предложить трупы, скрученные в византийские кольца!.. Никакого повода к смерти, кроме желания отделаться, наконец, от груза нашего мужества!

Мы подвигались вперёд, давя на пороге домов сторожевых собак, которые расплющивались вокруг наших раскалённых шин как воротничок под утюгом.

Ласковая смерть опережала меня при каждом повороте, нежно предлагая мне лапу, и поочерёдно ложилась на землю, с скрипучим звуком челюстей бросая на меня бархатные взгляды из глубины луж.

– Выйдем из мудрости как из отвратительного рудника, и войдём, как плоды, приправленные гордостью, в огромную и кривую пасть ветра!.. Отдадим себя на съедение неизвестному, не вследствие отчаяния, но просто для того, чтобы обогатить неисследимые резервуары нелепости!

Сказав эти слова, я круто повернулся, с азартом шалого пуделя, кусающего свой собственный хвост, и вот внезапно двое циклистов2 выбранили меня, покачиваясь передо мною как два убедительных и тем не менее противоречивых рассуждения. Их глупое волнение захватывало мою территорию… Какая скука! Тьфу!.. Я не стал долго разговаривать, и от отвращения – трах! – шлёпнулся вниз головою в яму…

О, материнская яма, наполовину наполненная грязной водой! Фабричная яма! Я смаковал твою крепительную грязь, которая напоминает мне святые чёрные сосцы моей суданской кормилицы3!

Когда я выпрямил своё тело, грязную и дурнопахучую швабру, раскалённое железо радости восхитительно пронизало мне сердце.

Толпа рыболовов-удильщиков и подагрических натуралистов волновалась от ужаса по поводу этого чуда. Эти терпеливые и кропотливые души высоко поднимали громадные железные сети, стараясь выловить мой автомобиль, напоминавший огромную, увязшую в грязи акулу. Он медленно вынырнул, оставляя в грязи, точно чешую, свою тяжёлую оправу здравого смысла и набивку комфорта.

Её считали мёртвой, мою добрую акулу, но я воскресил её одним ласковым прикосновением к её всемогущей спине, и вот она ожила и поплыла полным ходом на своих плавниках.

Тогда, в масках из славной фабричной грязи, полной шлака, бесполезного пота и божественной сажи, держа на перевязках наши раздавленные руки, среди жалоб мудрых удильщиков и огорчённых натуралистов, мы продиктовали нашу первую волю всем живым людям земли:

Манифест футуризма

1. Мы желаем воспеть любовь к опасности, привычку энергии и безрассудства.

2. Основными элементами нашей поэзии будут: смелость, дерзость и бунт.

З Тогда как до сих пор литература возвеличивала задумчивую неподвижность, экстаз и сон, мы желаем прославить агрессивное движение, лихорадочную бессонницу, гимнастический шаг, опасный прыжок, пощёчину и затрещину.

4. Мы объявляем, что великолепие мира обогатилось новой красотой: красотой скорости. Беговой автомобиль с его кузовом, украшенным большими трубами, напоминающими змей с взрывчатым дыханием… ревущий автомобиль, который точно мчится против картечи, – прекраснее, чем Победа Самофракии*.

5. Мы желаем воспеть человека, держащего маховое колесо, идеальный стержень которого проходит сквозь землю, пущенную по своей орбите.

6. Нужно, чтобы поэт тратил себя с жаром, блеском и расточительностью, чтобы увеличить восторженное рвение первичных элементов.

у. Красота только в борьбе. Нет шедевра, который не был бы агрессивным. Поэзия должна быть бурным натиском на неведомые силы, чтобы заставить их склониться перед человеком.

8. Мы на крайнем пределе веков!.. К чему оглядываться назад, раз нам нужно высадить таинственные двери невозможного? Время и Пространство умерли вчера. Мы живём уже в абсолютном, так как мы уже создали вечную вездесущую скорость.

9. Мы желаем прославить войну – единственную гигиену мира – милитаризм, патриотизм, разрушительный жест анархистов, прекрасные идеи, которые убивают, и презрение к женщине.

10. Мы желаем разрушить музеи, библиотеки, сокрушить морализм и всяческую оппортунистскую и утилитарную трусость.

11. Мы будем воспевать огромные толпы, взволнованные трудом, удовольствием или восстанием; многоцветные и многоголосые бури революций в современных столицах; ночную вибрацию арсеналов и верфей под их бурными электрическими лунами;