Ночь - мой дом - Деннис Лихэйн

Одна из дверей подвала, взвизгнув, открылась. Через несколько мгновений створка встала на место, и ее снова заперли.

Джо засек время и через пять минут вышел из второго переулочка и постучался в подвал.

Глухой голос спросил:

— Чего надо?

— Кузнец.

Со скрежетом кто-то отвел задвижку, и Джо поднял на себя дверцу подвала. Он спустился по узкому лестничному колодцу, одновременно опуская створку. Оказавшись внизу, он увидел еще одну дверь. Она открылась, едва он протянул к ней руку. Плешивый старик, с носом как цветная капуста и сеткой лопнувших кровеносных сосудов на скулах, с хмурым видом махнул ему рукой, чтобы он проходил внутрь.

Он оказался в недостроенном подвале с деревянной стойкой посреди грязного пола. Столиками здесь служили деревянные бочонки, стулья были сделаны из самой дешевой сосны.

Джо уселся у стойки поближе к дверям. Женщина, с предплечий которой свисали комья жира, словно беременные животы, принесла ему кружку теплого пива, вкусом слегка напоминавшего мыло и опилки, но мало похожего на пиво или вообще на что-то спиртное. В подвальном сумраке он поискал глазами Эмму Гулд, но увидел лишь портовых рабочих, пару моряков да нескольких фабричных девушек. У кирпичной стены под лестницей приткнулось пианино, несколько клавиш были сломаны. Судя по всему, на нем давно не играли. В этом местечке вряд ли могли предложить более изысканные развлечения, чем драка между матросами и портовыми рабочими, которая разразится, едва те обнаружат, что тут на две фабричные девчонки меньше, чем нужно.

Она вышла из двери за стойкой, завязывая на затылке платок. Блузку и юбку она сменила на белесый свитер грубой вязки и коричневые твидовые штаны. Она прошла по бару, опорожняя пепельницы и вытирая плевки, и женщина, подавшая Джо питье, сняла фартук и ушла в дверь за стойкой.

Эмма Гулд подошла к Джо и указала глазами на его почти опустевшую кружку:

— Еще одну?

— Не прочь.

Она взглянула ему в лицо и, похоже, осталась не очень довольна.

— Кто вам рассказал об этом месте?

— Джинни Купер, — ответил он.

— Я такого не знаю, — произнесла она.

И я тоже, подумал Джо, недоумевая, какого хрена он изобрел такое идиотское имя. «Джинни». Сказал бы еще: «Виски Купер»!

— Он из Эверетта.

Она вытерла стойку перед ним, по-прежнему не выражая никакой готовности принести ему выпивку.

— Да?

— Да. На прошлой неделе мы с ним обрабатывали челсийский берег Мистик-ривер. На землечерпалке. Знаете его?

Она покачала головой.

— В общем, Джинни показал на этот берег реки и рассказал мне про это место. Говорит, у вас подают славное пиво.

— А теперь я вижу, что вы врете.

— Потому что кто-то сказал, что у вас подают хорошее пиво?

Она посмотрела на него, как тогда, в игорном зале, словно она видит его насквозь: кишки у него в животе, и розоватые легкие, и мысли, которые носятся по извилинам его мозга.

— Не такое уж оно здесь плохое, — заметил он, поднимая кружку. — Я ведь уже немного отхлебнул. И клянусь вам, что…

— И вы все это говорите без зазрения совести, а? — произнесла она.

— Простите, мисс?..

— На голубом глазу, а?

Он попытался изобразить смиренное возмущение.

— Я не лгу, мисс. Но я могу уйти. Вполне могу. — Он встал. — Сколько я вам должен за первую?

— Два дайма.

Она протянула ему ладонь, он положил в нее монетки, и она убрала их в карман своих мужских штанов. После чего заявила:

— Вы этого не сделаете.

— Чего не сделаю?

— Не уйдете. Вы хотите произвести на меня впечатление, поэтому сказали, что уходите, чтобы я решила, что вы весь такой из себя честный, и стала просить вас остаться.

— Ничего подобного. — Он надел пальто. — Я и правда ухожу.

Она наклонилась к нему, опираясь на стойку:

— Идите сюда.

Он склонил голову набок.

Она поманила его пальцем:

— Идите сюда.

Он сдвинул пару табуретов, приблизился к ней и тоже облокотился на стойку.

— Видите вон тех ребят в углу, они сидят за столиком из яблочного бочонка?

Ему не потребовалось поворачивать голову. Он заметил их, едва вошел, — всех троих. Судя по виду, докеры. Косая сажень в плечах. Ручищи — камень. А глаза… С такими не захочешь встречаться взглядом.

— Ну да, вижу.

— Это мои кузены. Вы ведь замечаете фамильное сходство между нами?

— Никакого.

Она пожала плечами:

— А знаете, чем они зарабатывают на жизнь?

Их губы оказались рядом: если каждый откроет рот и высунет язык, кончики соприкоснутся.

— Понятия не имею.

— Они ищут парней вроде вас, которые сочиняют байки про каких-то Джинни. И забивают их насмерть. — Она слегка сдвинула локти вперед, и их лица сблизились еще сильнее. — А потом бросают в реку.

У Джо зачесалась голова и уши.

— Вот так занятие!

— Но все-таки лучше, чем грабить игроков в покер, правда?

Казалось, на несколько секунд мышцы на лице у Джо окаменели.

— Скажи что-нибудь умное, — попросила Эмма Гулд. — К примеру, о том носке, который ты засунул мне в рот. Я хочу услышать что-нибудь умное и утонченное.

Джо не ответил.

— А пока ты размышляешь, — продолжала Эмма Гулд, — подумай вот о чем: они сейчас на нас смотрят. Если я трону мочку этого уха, ты даже до лестницы не дойдешь.

Он взглянул на мочку уха, на которую она покосилась своими светлыми глазами. Мочка правого уха. Похожа на турецкую горошину, но нежнее. Интересно, какова она на вкус, если попробовать ее утром, едва проснешься?

Джо опустил глаза на стойку:

— А если я спущу курок?

Она проследила за его взглядом и увидела пистолет, который он успел положить между ними.

— Ты и дотянуться до уха не успеешь, — предупредил он.

Ее взгляд оторвался от пистолета и заскользил вверх по его руке; он чувствовал, как волоски на руке встают дыбом. Взгляд ее добрался до середины его груди, поднялся по шее, подбородку. Когда их взгляды встретились, ее глаза смотрели пронзительнее и глубже, и в них светилось то, что появилось в мире за столетия до всякой цивилизации.

— Я тут заканчиваю в полночь, — сообщила она.

Джо жил на последнем этаже вест-эндского доходного дома, в двух шагах от разгульной площади Сколли-Сквер. Эти меблированные комнаты принадлежали банде Тима Хики, которая ими и распоряжалась. Она давно орудовала в городе, но по-настоящему расцвела лишь в последние шесть лет, когда вступила в действие восемнадцатая поправка.[9]