1812. Обрученные грозой - Екатерина Юрьева

Как-то завсегдатаи ее салона решили устроить небольшое путешествие по Европе и звали Докки с собой, но у нее вновь появились отговорки, по которым она никак не могла принять участие в этой увлекательной поездке. И тогда ей пришлось признаться самой себе, что она попросту боится каких-либо даже кратковременных перемен в своей устоявшейся жизни и не решается отправиться пусть в заманчивую, но неизвестность. Была и еще одна причина, из-за которой Докки отказалась от поездки: она остерегалась сближения с людьми и предпочитала держаться со всеми на определенной дистанции, не подпуская к себе никого ближе, чем того требовал светский этикет. Поэтому она продолжала путешествовать исключительно при помощи книг и рассказов знакомых, ограничивая свои дружеские связи кузиной Мари и еще одной близкой подругой — Ольгой Ивлевой. И вот теперь мечта Докки — пусть и под влиянием обстоятельств — наконец могла осуществиться.

Афанасьич с большим неудовольствием воспринял известие о предстоящей поездке в Литву.

— Помяните мое слово — ни к чему вам эта кутерьма, — ворчал он. — Тащиться за тридевять земель, чтоб Маришку вашу с ее девицей к армейцам свезти.

— Но нам по дороге, — пояснила Докки, придерживаясь весьма спорной версии, по которой крюк в несколько сотен верст, чтобы добраться до полоцкого имения через Вильну, казался вполне оправданным.

Афанасьич фыркнул, всем своим видом показывая: какие бы доводы ни приводила барыня в пользу этого путешествия, ей его не провести, и он прекрасно понимает, почему она поддалась уговорам своей кузины.

— Вьют из вас веревки, — пробормотал он и в сердцах крякнул.

Докки только вздохнула, видя, что не в силах умилостивить своего слугу, крайне неодобрительно относившегося к ее родне. Афанасьич вполне резонно считал, что они злоупотребляют добротой и мягкостью баронессы.

— Ну, коли решили, то куда денешься — поедем, — наконец сказал он. — Хотя прежде стоило бы гостиницу, а еще лучше квартиру снять, чтоб на улице не остаться.

— Я поговорю с Букманном, — заверила его Докки. — Возможно, у него в Вильне есть знакомые, которые помогут…

Она осеклась, сообразив, что такие вещи делаются заранее, а не в последние дни перед отъездом.

«Но все равно стоит побеседовать с Петром Федоровичем», — подумала Докки. Ее поверенный в делах — Петр Букманн — имел обширные связи в своем кругу в России и за границей и через знакомых мог помочь ей подыскать в Вильне приличное жилье.

— Негоже все в последний момент, — буркнул Афанасьич, который порой становился чрезвычайно упрямым.

Докки бросила на него виноватый взгляд. Крепкому, невысокого роста слуге было лет пятьдесят от роду, он растерял волосы и был лыс, но зато носил пышные усы, за которыми тщательно ухаживал. Афанасьич достался баронессе вместе с полученным от мужа наследством в качестве привратника при доме, посыльного и сторожа. Некогда у него была жена, состоявшая при хозяйской прачечной; она умерла от тифа, едва успев родить сына, которого в возрасте семнадцати лет за какую-то провинность барин отдал в солдаты. По иронии судьбы Айслихт и его бывший крепостной погибли в одно и то же время в сражении под Аустерлицем.

Когда Докки поселилась в доме мужа, Афанасьич отнесся к ней с небывалой теплотой и всегда находил для нее слова поддержки и утешения. Докки, чувствовавшая себя одинокой и несчастной, нашла в его лице не только слугу, но и друга. После гибели барона, став полновластной хозяйкой, она не забыла, кто поддерживал ее в трудное время. Докки дала Афанасьичу вольную и выделила приличное денежное содержание. Но он не захотел расстаться с баронессой, которую успел полюбить как родную дочь, и все эти годы находился при ней в статусе личного доверенного слуги. Самого себя назначив ответственным за хозяйство в доме, он исправно следил и за самой барыней: поддерживал ее, наставлял, о ней заботился и составлял ей самую понимающую и душевную компанию.

От природы смекалистый, Афанасьич был по-житейски мудрым и рассудительным человеком, хотя и своенравным; порой любил поспорить — даже себе во вред. Со слугами обходился строго, но справедливо, а в обращении со своей хозяйкой позволял себе некоторую фамильярность, которую Докки терпеливо принимала, зная, что он бескорыстно печется о ее благе и переживает за нее, как никто другой.

— Не ворчи, — сказала она. — В конце концов я всегда хотела путешествовать, и теперь мне выдалась прекрасная возможность воплотить свои мечты в жизнь. Вильна, говорят, красивый город с множеством достопримечательностей…

— Как же, примечательности, — Афанасьич недоверчиво покачал головой и отправился отдавать распоряжения насчет сборов в дорогу, а также послать лакея к Букманну, чтобы тот заехал к баронессе в ближайшее время.

Петр Федорович Букманн (по отчеству Фридрихович, но все для удобства называли его Федоровичем) прибыл в особняк Докки в тот же день ближе к вечеру с пухлым портфелем, набитым бумагами. Это был худой и очень высокий господин неопределенно-средних лет с длинными костлявыми ногами и руками и редеющими соломенного цвета волосами. Букманн прежде был поверенным барона Айслихта, и Докки, едва вступив в права наследования, хотела было отказаться от его услуг, но вскоре поняла, что Петр Федорович — человек весьма умный и порядочный, рьяно отстаивающий ее интересы.

В этом она смогла убедиться после гибели мужа. Ее мать, дабы прибрать к рукам наследство барона, попыталась вернуть дочь в родительский дом, утверждая, что той не подобает жить одной и по молодости она не сможет правильно распорядиться доставшимися ей средствами. Когда Докки отказалась это сделать, Елена Ивановна нашла некоего пройдоху-стряпчего, с его помощью намереваясь затеять тяжбу, дабы получить опеку над дочерью и, соответственно, право на управление ее состоянием. В той ситуации Букманн проявил себя блестящим образом, отстояв интересы баронессы, и с тех пор ни разу не дал повода усомниться в своей надежности. Все эти годы он успешно занимался финансовыми делами Докки, заметно приумножив ее состояние и доходы с поместий толковыми советами и распоряжениями.

— Очень хорошо, Евдокия Васильевна, что вы решили поехать в Залужное, поскольку сведения, приходящие оттуда, весьма неутешительны и, я бы сказал, сомнительны, — сказал Букманн, едва они устроились за столом в библиотеке.

— Все очень неясно, — Петр Федорович достал документы и нацепил на длинный нос очки. — Вот…

Он ткнул узловатым пальцем в бумагу.

— Очередной отчет управляющего составлен крайне небрежно, зерновые и мясо были проданы по ценам ниже, чем по губернии, — сообщил Букманн. — Оброк также ниже — в среднем по 16 рублей 70 копеек, хотя в прошлом году он равнялся 17 рублей 15 копеек… при трех днях барщины… Большой падеж скота и птицы… неурожаи…

Поверенный не раз призывал Докки разобраться с новым управителем Залужного, четыре года назад занявшего место прежнего, скоропостижно скончавшегося от горячки. Вместо того чтобы поручить Петру Федоровичу найти надежного человека, Докки по просьбе какого-то приятеля ее брата наняла некого Семена Легасова, который служил до того в нескольких имениях и вроде бы имел опыт в ведении хозяйства. Ей бы задуматься, почему Легасов долго не продержался ни на одном месте, но она спешила отправить в поместье управителя, за что теперь и поплатилась — за время его службы Залужное с каждым годом приносило все меньше дохода и на глазах приходило в упадок.