Явилось в полночь море - Стив Эриксон

– Ну, знаете ли, – сказала Кристин, – можно ведь и у вас спросить то же самое, – а про себя подумала: что, Кристин, тебе всегда обязательно умничать?

– Ха-ха, – проговорила женщина за рулем, не найдя в ее словах ничего смешного, а подчеркнутое молчание ее подруги гласило: ну, что я тебе говорила?

Если не считать одинокого флага, развевавшегося в конце улицы, в городе не было никаких признаков праздника. Пройдет еще час или два, прежде чем Кристин убедится, что полуночный прилив не смел все и вся и что этот Новый год ничем особенно не отличался от предыдущих девяноста девяти, так же как и от девятисот до того. Женщины остановились у булочной на Коламбус-стрит и зашли внутрь. Жуя круассан и запивая его эспрессо, Кристин сменила стратегию, перейдя к смиренным оправданиям.

– Это долгая история, – кротко сказала она, – но спасибо вам, что подобрали меня. Можно еще круассан и кофе?

Ей купили еще круассан. Женщины смотрели, как Кристин ест; та, что сидела за рулем, потягивала кофе, а другая курила сигарету.

– Можешь пока остаться с нами, – сказала первая, а вторая продолжала молча смотреть на Кристин сквозь сигаретный дым.

Их звали Изабель и Синда. Сначала Кристин путалась, кто есть кто. После завтрака они проехались по городу и в конце концов остановились перед отелем на Грант-авеню, неподалеку от Юнион-сквер, где полчаса просидели в машине, глядя то на отель, то друг на друга. «Этот?» – Изабель за рулем спрашивала Синду, которая сверялась с адресом на водительских правах, явно чужих. Поглядывая на Кристин, они пошептались о чем-то между собой и наконец вышли из машины. Все трое беспечно вошли в холл, миновали стойку с портье и старшим коридорным и вошли в лифт, на котором, воспользовавшись ключом, поднялись на самый верх.

Выйдя из лифта, они оказались в пентхаузе. Кристин, которая никогда не была в большом отеле, не говоря уж о пентхаузах, он показался невероятно роскошным и изысканным. На самом деле это был небольшой, хотя и ухоженный пентхауз в небольшом, хотя и шикарном отеле. Отель располагался неподалеку от Драконовых Ворот перед Чайнатауном, где не наблюдалось даже наступления Нового года – что уж там говорить о новом тысячелетии. Глядя в окно отеля, Кристин только и могла подумать: вот, опять меня окружают лишь старые китайские сны. Теперь ей мешали спать звуки Чайнатауна – китайское бормотание и грохот медных гонгов, эхом разносящиеся в пещере подсознания.

Изабель сказала, что пентхауз принадлежит ее брату. Но хотя там были фотографии симпатичного молодого человека с родителями и друзьями и даже с кем-то, кого можно было принять за сестру, признаков присутствия Изабель в его жизни не наблюдалось. Изабель и Синда прошлись по апартаментам с беспристрастным любопытством абсолютных, явных чужаков, подбирая разные предметы и с безразличием отбрасывая их. У них не было ни малейшего намерения прибраться, и они не подавали виду, что кто-то еще должен здесь появиться. Когда звонил телефон, они не брали трубку. Они жили там несколько дней, и Кристин слышала, как по прошествии некоторого времени сообщения, которые записывал автоответчик, становились все более озадаченными и обеспокоенными, пока Изабель не прикрутила громкость.

Изабель, поживей и безрассудней из двоих, в целом была симпатичнее, чем можно было подумать поначалу, глядя на ее тонкие губы и маленькие глазки. У нее были темные волосы до плеч. Синда, вечный пассажир, была более худощава, с короткими светлыми волосами чуть длиннее, чем у Кристин. Она почти никогда не говорила с Кристин – ни за вечерним спагетти в Норт-Бич, ни днем, когда женщины запросто приканчивали большую бутылку «Джека Дэниэлса», ни за утренним кофе, когда к полудню они наконец вылезали из спальни, где спали вместе. И потому Кристин, считавшая, что Синда ее не любит, была поражена, когда на четвертую ночь та попыталась ее поцеловать в отместку Изабель, которая поцеловала Кристин на третью ночь – к великому возмущению Синды.

– Вот тогда я и поняла, что пора сматываться, – говорит Кристин старичку-доктору в отеле «Рю». Она полностью завладела его вниманием.

В уходящие часы этой последней ночи в Сан-Франциско, одна в темноте своей спальни, Кристин слышала, как Изабель и Синда в соседней комнате затеяли жуткую перепалку. От темы верности и желания они переходили к более таинственным фразам, которые, с одной стороны, ничего не объясняли, а с другой стороны, все подтверждали. Теперь стало очевидным, что кто бы ни жил в этом пентхаузе, Изабель он братом не приходился, и на самом деле его знакомство с двумя женщинами началось лишь в канун Нового года и тогда же закончилось, а кульминации достигло в отчаянной гонке на отдаленную свалку милях в ста к югу от Сан-Франциско. Это сумасшествие, захлебывалась Синда, что мы вообще приехали не куда-нибудь, а именно сюда и остаемся здесь, на что Изабель расхохоталась и сказала, что Синда слишком волнуется. Это всего лишь вопрос времени, продолжала Синда, прежде чем кто-нибудь явится и начнет задавать вопросы, и что нам тогда делать с девчонкой, было вообще глупо брать ее с собой в ту ночь, тебе все игрушки подавай, а, Изабель, вечно ты со своими игрушками, и так далее, и так далее, с нарастающей истерикой в голосе, пока наконец Кристин не услышала, как Изабель ответила, очень ровно и спокойно, все веселье из ее голоса вдруг исчезло: успокойся, ты совсем расклеилась; мы уберемся отсюда, когда надо будет, и с девчонкой разберемся, когда надо будет.

Потом послышалось, как Синда заплакала, а Изабель начала хихикать, так же как в машине в ту ночь, когда они подобрали Кристин. Потом хихиканье Изабель затихло вместе с Синдиным плачем, а еще минут через сорок пять – зная, что люди спят крепче всего сразу после того, как заснули, особенно если они пьяны, – Кристина встала и в темноте оделась. Она заглянула в соседнюю спальню, зашла, стянула со стула чьи-то джинсы и, пошарив в карманах, нашла немного денег и ключи от машины и от пентхауза.

– Я взяла деньги, – признается Кристин, – и взяла ключ от пентхауза: мне он был нужен, чтобы запустить лифт.

Она была уверена, что шум лифта разбудит женщин, поскольку шахта находилась прямо за стеной их спальни. Пока она ждала в темноте, казалось, прошла вечность.

Ее мешок книг сгинул заодно со старым тысячелетием, шмякнувшись со скалы в океан вместо нее, так что у Кристин ничего не осталось, кроме одежды на себе да кое-каких денег. Вместе с тем, что она забрала у Изабель и Синды, получалось триста девятнадцать долларов.

Часть их ушла на автобусный билет из Сан-Франциско по шоссе № 1 через Санта-Круз и Монтерей. Потом автобус удалился от побережья, чтобы объехать извилистую и опасную дорогу через Биг-Сур, потом опять выехал к побережью на шоссе № 1 у Сан-Луис-Обиспо и, делая по пути множество коротких остановок, направился в Санта-Барбару. Мексиканские рабочие, для которых поездка вдоль побережья была таким же обычным делом, как проехаться на автобусе по городу, заходили и выходили. Кристин прибыла в Лос-Анджелес на станцию Голливуд на Вайн-стрит в пятый день нового года, дождливым утром, когда было невозможно понять – город так тих, потому что дремлет, или же находится в своего рода оцепенении, естественном для места, где время так мало значит.