Танцующая на ветру - Наталия Терентьева

– Давай сейчас пойдем ко мне? Мама посмотрит, какая ты…

Я пожала плечами. На работу к Елене Георгиевне и Петру Львовичу мне еще не скоро…

– Давай попробуем.

Маша обрадовалась. Мы медленно пошли в сторону ее дома. Город у нас небольшой, но не крохотный, весь за час не обойдешь. Отсюда до Машиного района было довольно близко.

Маша стала рассказывать мне о своей жизни в школе. Надо же… Школьные проблемы показались мне такими далекими, хотя они были совсем недетскими.

– Серафима часто тебя вспоминает, – улыбнулась Маша. – В пример ставит. «Руся быстро решала, для Руси бы это было не то, что для вас…»

– Ага, лучше бы она меня хвалила, когда я училась.

– А Песцов!.. Ты даже не представляешь… Такой наглый стал! Считает, что он уже поступил в МГУ, и так со всеми себя ведет…

– В МГУ? – засмеялась я. – А что ему там делать? Ботинки свои замшевые показывать?

– Ботинки у него теперь другие… Нет, почему, там есть факультеты, где науки мало. Он на платное поступит. Организация выставок, глобальная политика, даже есть факультет искусств – не путать с искусствоведением.

– А он куда идет?

Я знала, что отца Песцова, наконец, выгнали из администрации города. И он занялся, понятное дело, каким-то прибыльным бизнесом.

– Он… Кажется, на факультет политики… Там есть что-то в этом роде…

– Жаль. Еще одним гадом в политике станет больше.

– У него роман с училкой одной, кстати. Новая пришла.

– Столько сейчас таких случаев, надо же… Почему так? Или всегда так было? Почему тогда это кажется странным и неправильным?

– Руся… – Маша с такой теплотой посмотрела на меня, что я в ответ сразу почувствовала, как тепло и хорошо стало у меня на душе.

Ни с кем никогда мне не хотелось так дружить, как с Машей. Если бы тогда, еще два года назад, не ее мама и, главное, не Паша Веселухин, тершийся рядом и влезавший во все, в том числе – невольно – и в дружбу с Машей…

– Руся, как мне не хватало таких разговоров. Я только с тобой говорю об этом.

– А с мамой?

Маша не успела ответить. Впереди я увидела Пашу с его детдомовской пассией, Алёхиной. Дашка, которая непонятно как пережила тот год, когда их вынужденно разлучили с Веселухиным (она на полтора года младше), теперь жила вместе с ним в общаге в одной комнате. Как это им разрешили – непонятно, но, по крайней мере, она мне сама радостно это сообщила еще в начале учебного года, когда мы случайно встретились на улице.

Сейчас Паша, заметив меня, сначала застыл, как вкопанный (у Паши все эмоции налицо, этим он выгодно отличается от многих сверстников), потом покрепче обнял Дашку, та прижалась к нему и обвила его руками. Дашка так и не выросла, наверно, потому что с двенадцати лет живет с Пашей, и ее гормонам роста пришлось туго – все силы организма уходили на преждевременную выработку женских гормонов. Возможно, ничего особенного в их романе не было бы (вот няня Татьяны из «Евгения Онегина» вышла замуж в тринадцать лет, и ее муж был еще младше), если бы они поженились, стали бы работать и как-то нормально жить как муж и жена. Паше уже семнадцать, скоро будет восемнадцать. Но Паша-то ведь считает себя совершенно свободным человеком и постоянно добивается моей взаимности, не понимая, что это в принципе недостижимо, как допрыгнуть до Луны, скажем.

– А! – от неожиданности крикнул Паша, когда понял, что мы сейчас с Машей так и пройдем мимо, и больше ничего не будет. Вообще ничего.

Дашка попыталась его удержать, но удержать Пашу никто никогда не мог. Паша рванулся за мной, хотел схватить за плечо, попал по голове, сбил с меня шапку, сам ужасно растерялся, взялся поднимать эту шапку, толкнул Машу, та не удержалась на ногах, поехала на скользком тротуаре, приземлилась на одно колено.

К нам подбежала маленькая Дашка, не доросшая до моего плеча, стала бить кулачком Пашу и беспомощно материться. Беспомощно и как-то ужасно. Иногда слышишь мат и понимаешь – лучше бы ты сейчас был японцем или греком и смысл русского мата разобрать не мог, даже если бы учил русский. Наверно, те, кто говорит на мате, совсем не вдумываются в его истинный смысл, иначе бы они удивились, какой бред они говорят. Как липкие бесконечные кошмары, которые снятся, если у тебя высокая температура при пищевом отравлении, скажем. Хотя мне до такой степени ужасное не снилось, наверно, никогда.

– Заткнись! – сказала я Дашке.

– А то чё? – подбоченилась Дашка. – А то чё? Чё те вообще надо?

– Маша, пойдем, – потянула я Машу.

Надо же было в один и тот же день встретить и Машу, и Веселухина… Но так и бывает. Законы нашего мира странные, нелинейные, непростые и не материальные. Я давно это поняла. Иначе такого просто не могло было бы быть. У нас не слишком маленький город, и Машу я ни разу не встречала с прошлого года.

– Что ты хотел, Паша? – как можно нейтральнее спросила я Веселухина, беря у него свою шапку, с которой он так отчаянно стряхивал снег и грязь, что оторвал помпон, и теперь протягивал мне мой рыжий помпон, сделанный из какого-то бедного кролика или кота, отдельно, на ладони, как подарок, как свой жалкий, дрожащий, мокрый хвост – если бы он у него был. «Вот как присушила!» – сейчас сказал бы наш сторож, дядя Гриша, о котором я даже немного скучаю – не о нем самом, а о наших разговорах.

Мою нейтральность Паша принял, понятное дело, за дружелюбие, любящее сердце тут же дружелюбие приняло за радость, а где радость, там и надежда, а где надежда, там и обещание, которого, кстати, никогда не было…

– Ага! – радостно выдохнул Паша и продолжал стоять рядом, молча, глупо улыбаясь.

Паша слегка заматерел за последнее время, поправился, что ли… Чем-то Дашка умудряется его откармливать. Денег у них, я понимаю, еще меньше, чем у меня. Оба курят, наверняка и попивают. Так что на питание остается мало. Помогать им вряд ли кто помогает. Может, Паша подрабатывает где-то? Они оба пошли учиться в строительный, живут в другом общежитии, в подробностях я об их жизни ничего не знаю.

– Ну, как живешь? – зачем-то спросила я.

Я услышала, как тихо рядом вздохнула Маша, отлично помнящая все наши бесконечные сложности с Пашей. Паша дерется с Виктором Сергеевичем, Паша гоняется за мной по двору детского дома, чтобы как можно быстрее убедить меня в своей неистраченной любви, Паша залезает на крышу нашего старого двухэтажного здания и ждет, пока я приду и залезу к нему, чтобы «сфоткаться» и вместе прыгнуть… Ну как он может теперь жить? Плохо.

На Машу, с которой тоже вместе учился в одном классе, Веселухин не обращал никакого внимания. Дашку, все рвущуюся вперед, он отодвинул себе за спину и там держал одной рукой, крепко обхватив за голову. Я видела только один страдающий Дашкин глаз, сильно намазанный черно-фиолетовой краской, и размотанные по куртке волосы, которые Дашка тоже покрасила в лиловый цвет.