Игрунка в ночи - Харуки Мураками

Хотелось сразу же выставить его, однако старик Мусикубо догадался и юрко просунулся в дверь.

– Я не отниму у вас много времени. Готовьте себе на здоровье. Поговорим и так.

Ничего не поделаешь. Вот ведь незадача, подумал я и стал проворно шинковать чеснок и баклажаны.

Старик не промах, забрался ко мне через черный ход. Обычно старик Мусикубо ведет себя как выживший из ума старик, но бывает, что котелок у него варит что надо.

– А что вы готовите? – с интересом спросил меня старик Мусикубо.

– Спагетти с чесноком и баклажанами и салат с фасолью.

– И это у вас такой ужин?

– Да, – ответил я.

И вообще – кому какое дело, чем я ужинаю? Когда мне хочется фасоли, я ем фасоль, когда хочется тыквы, ем тыкву. Да и разговаривать со стариком Мусикубо о девственности юных дев я вовсе не обязан. И только я открыл рот, чтобы сообщить ему об этом, как подумал: если я восстановлю против себя старика Мусикубо, никто ведь не знает, что он потом наговорит соседям. Поэтому я перетерпел и ничего не сказал. Все равно старик Мусикубо уйдет, когда выговорится.

Я уже доел спагетти и салат, даже помыл тарелки, а старик Мусикубо все говорил и говорил без устали о важности девственности для юных дев. Излагал он до ужаса громко, поэтому даже после его ухода у меня звенело в ушах. Просто беда, а не человек. Однако вот что мне вдруг пришло в голову. В последнее время и правда редко встретишь девственницу.

Первый парень, которому Маюми сломала ключицу, ездил на белом «ниссане-скайлайн» со спойлером. Маюми даже не знала имени парня. В воскресенье она гуляла возле дома, и туг рядом остановилась машина и парень спросил:

– Не хочешь покататься? – А она почему-то села к нему.

Неподалеку от Эносимы он попытался затащить ее в мотель, а ей под руку попался гаечный ключ, и она со всей силы врезала парню по плечу. Хрустнуло, и ключица сломалась.

Маюми выскочила из машины, а парень остался стонать от боли. Маюми побежала к ближайшей станции. Покупая билет в автомате, она заметила, что по-прежнему сжимает в правой руке гаечный ключ. Окружающие бросали опасливые взгляды на нее и на этот самый ключ. Ясное дело. По-любому странно, когда молодая красивая девушка садится в электричку. С гаечным ключом.

Маюми как ни в чем не бывало сунула ключ в сумочку, села в электричку и поехала домой.

– С тех пор я всегда ношу гаечный ключ в сумочке, – сказала она. – Но, само собой, не на вечеринки.

– Хм, – сказал я, сделав вид, будто ничуть не удивился. – И что, он потом пригодился?

– Да, – ответила она и подправила помаду на губах, глядя в зеркальце заднего вида. – Два раза. Один раз в «фейрледи», другой – в «сильвии». Интересно, почему только «ниссаны»?

– И оба раза – ключица?

– Да, в ключицу попасть легче всего. К тому же не угрожает жизни.

– Хм, – сказал я еще раз и подумал: наверное, очень больно, когда тебе ломают ключицу. От одной мысли мороз по коже.

– Но посудите сами, – продолжала Маюми, щелкнув замком косметички, – в мире полно таких, кто сам напрашивается, чтоб ему сломали ключицу.

– Так-то оно так, – ответил я.

Так-то оно так, но…

Мне позвонили из Общества по изучению пончиков при университете Дзёти (до чего только не додумаются в наше время студенты). Позвонили с тем, чтобы я принял участие в симпозиуме на тему пончиков.

– Хорошо, – ответил я. Ведь у меня есть о пончиках мнение, а своими знаниями, суждениями, вкусом я не уступлю этим студентам.

Осенний симпозиум Общества по изучению пончиков университета Дзёти проходил в банкетном зале отеля «Нью-Отани». Играли музыканты, из пончиков складывали пазлы, подавали закуски (вместо ужина). Потом в соседнем зале открыли симпозиум. Пригласили не только меня – еще там были известный специалист по культурной антропологии и гастрономический критик.

– Имей пончики силу в современной литературе, они сыграли бы роль незаменимого фактора, вносящего непосредственный вклад в своего рода силу контролирования индивидуума, позволяющую идентифицировать область сознательного… – говорил я. Мой гонорар составлял пятьдесят тысяч иен.

Засунув эти самые пятьдесят тысяч в карман, я отправился в бар отеля. Там мы стали пить водку-тоник со студенткой с факультета французской литературы. Мы познакомились, складывая пазлы из пончиков.

– В конечном счете ваши произведения в хорошем и плохом смысле похожи на пончики. А вот, к примеру, Флобер, мне сдается, ни разу в жизни даже не подумал о пончиках.

Она права. Наверняка Флобер никогда не думал о пончиках. Но сейчас двадцатый век, скоро наступит двадцать первый. Смешно в наше-то время ставить Флобера в пример.

– Пончики – это я, – сказал я, как Флобер.

– Какой вы смешной, – хихикнула студентка.

Я, конечно, не хвастаюсь, но со мной никто не сравнится в умении рассмешить студенток с факультета французской литературы.

В два часа ночи я работал у себя за письменным столом, и туг через окно в комнату ворвалась игрунка.

– Эй, ты кто? – спросил я.

– Эй, ты кто? – сказала игрунка.

– Что ты дразнишься? – спросил я.

– Что ты дразнишься? – сказала игрунка.

– ЧТО ТЫ ДРАЗНИШЬСЯ? – еще раз повторил я.

– ЧТО ТЫ ДРАЗНИШЬСЯ? – повторила за мной игрунка.

Как же меня это достало, подумал я. Ведь если к тебе привяжется игрунка, которая только и знает, что все повторять, конца и краю этому не будет. От нее нужно как-то отвязаться.