Медный страж - Александр Прозоров

— А лошадей — не меньше трехсот, — кивнул в степь Олег. — Эх, нет на вас зеленых человечков.

— Луговых, что ли? — не понял бородатый воин.

— Их самых. Пойду, оденусь. А то, чегой-то, не травень на улице.

Больше всего в здешних войнах Олег жалел именно лошадей. Люди хоть понимали, на что идут, ради чего жизнями рискуют и муку принимают. Коняги же несчастные просто теряли животы по преданности своей людям и беззащитной доверчивости. Причем на каждого воина их погибало с десяток, не менее.

Впрочем, заботы ведуна тут не понимал никто, да и не мог понимать. Мясо здешние обитатели не привыкли покупать в магазине, да и кожу ради поделок разных тоже чаще всего сами добывали. А после того, как несколько раз собственноручно зарежешь на дворе милую ласковую скотинку, освежуешь да стушишь на зиму ее теплый бочок, поставишь в погребок в обвязанных промасленными тряпицами глиняных крынках — поневоле относиться к братьям меньшим начнешь как к ходячим консервам, с бонусом в виде мягкой шкурки и костей для поделок. С какой бы любовью ни относился дружинник к своему боевому коню, ратному товарищу и спасителю в жестоких сечах — а сожрет, чуть что не так, и не поморщится.

— Вертай, Радо, к пологу, завязки заледенели! — услышал перекличку прислуги Олег и заторопился назад в шатер.

Нужно было успеть одеться, схватить оставшееся оружие и прочие вещи до того, как княжеские холопы свернут хозяйскую палатку и отправят вперед, к новой стоянке. В головном отряде, известное дело, завсегда кашевары и наместники идут — чтобы к приходу основных сил успеть костры запалить, ужин сытный сварить, шатры и палатки для князя и бояр богатых поставить, очаги внутри запалить. Не в холодный же снег родовитым воинам спать ложиться!

Пока холопы сворачивали войлочные стены и складывали решетки каркаса, ведун только-только успел влезть в бриганту, с трудом застегнув здоровой рукой крючки, накинул налатник, скатал шкуру.

— Тута я, боярин, — наконец показался холоп, ведущий в поводу серединских коней. — А че, сеча без меня случилась? Глянь, стрелы торчат повсюду…

— Сам понимаешь, — пожал плечами Олег. — Углядели торки, что главный богатырь земли русской Будута великий к табуну за конями поскакал, да и решили удачу попытать, пока не так страшно.

— А че, — сдвинул овчинную шапку на затылок паренек. — Я бы не осрамился, святым Панкратием клянусь!

— Это кто такой? — поинтересовался ведун, отступая от шкуры. — Кинь узел чалому на холку, мне одной рукой несподручно.

— Болит, стало быть, боярин? Не помогли чары бесовские?

— Коли не чары, совсем бы отвалилась, — вяло возразил Олег. — Так что за святой, которым ты клялся?

— Ну, хороший святой будет, — заюлил холоп. — Бога славил, людям добрым помогал…

— И чем помогал?

— Всяко разно… Ну, батюшка наш, отец Панкрат, зазря бы имени такого не взял бы, боярин? Оно всяко ясно.

— Ясно, — согласился Олег, наблюдая как Будута увязывает сумки. — Стало быть, попом своим клянешься. Что ж, тоже неплохо. Тот, кому за тебя ответить — завсегда рядом.

— Нешто ты, боярин, меж святым и батюшкой разницы не понимаешь? — вроде даже обиделся паренек. — Святой — он ведь за ложь и покарать может. Оттого ими и клянутся…

Будута затянул подпруги и подвел ведуну гнедую. Середин уже привычным движением поднялся в седло, подобрал поводья. Хорошо все-таки холопа своего иметь. Все и увяжет, и заседлает, и лошадей из общего табуна приведет. Знай только подбородок держи повыше да щеки гордо надувай, дабы на прочих бояр походить.

— Ну чего застрял, блаженный, — весело прикрикнул на холопа ведун. — Айда, шевелись. Княжескую свиту нагонять надобно.

Рать уходила вперед, оставляя за собой обширный вытоптанный участок зимней степи с оспинами кострищ, ровными черными кругами вокруг них, да редкими кровавыми пятнами большей частью от зарезанных на ужин скакунов — кто-то из коней захромал, кто-то отек ногами, кто-то замучился коликами. Мертвое тело запытанного пленного торка покоилось на полпути между оставленной стоянкой и длинной полосой из красных пятен, конских костяков, полуголых человеческих тел — итогом утренней стремительной атаки. По другую сторону лагеря остался еще один след отдыха рати — разрытый местами до травы снег, россыпи коричневых катышей, кострища конюхов: здесь паслись кони муромской дружины. Лошадь — она ведь не мотоцикл, не машина и не танк; ее на ночь не заглушишь и рядом с палаткой не оставишь, у нее тоже свои естественные надобности имеются, которым среди многотысячного лагеря не место.

Дружина уходила дальше, разбросав в стороны стремительные дозоры, выпустив на много верст вперед головной полк, готовый либо встретить врага и связать боем до подхода главных сил, либо разбить новый лагерь, сэкономив для отдыха дружины лишний час. Уходила, вытянувшись в две широкие колонны по обе стороны от обоза со съестными припасами и фуражом, лубками, с запасенным в огромных мешках целительным болотным мхом, с сотнями щитов, что трескаются, расползаются на ремнях, разлетаются в щепы чуть не после каждой стычки.

Свой обтянутый тонкой яловой кожей и расписанный пятью мальтийскими крестами — символами всех сторон света — деревянный диск ведун не зря оковал по краю толстой железной полосой. Тяжело и дорого — но и хватало такого щита на добрый десяток стычек. Для одинокого путника, что не может менять оружие по пять раз за схватку — аргумент немаловажный.

— То-о-рки!!!

— Проклятие! — Олег, который на этот раз был не одиночкой сам по себе, а шел в составе общего войска, схватился за саблю и тут же скривился от боли. Нет, сегодня он явно не боец. Только щитом прикрываться и способен.

— Я тут, боярин! — моментально встрепенулся Будута. — Звал, боярин?

— Толку с тебя…

Глядя на накатывающуюся с востока темную массу, ведун не спеша снял с луки седла щит и поставил краем на колено, прикрывая тело и конскую шею. Справа и слева защелкали тетивы, навстречу степнякам взмыли, исчеркивая небо тонкими штрихами, тысячи стел. Почти сразу навстречу вспорхнули тысячи их сестер. Олег вскинул щит над головой — и почти сразу в него дважды ударили граненые наконечники, острые жала которых выглянули с внутренней стороны почти на ширину пальца. Кому-то по ту сторону обоза повезло меньше, и он, хрипло вскрикнув, сполз с седла на землю. Впереди, жалобно заржав, понеслась лошадь, еще одна рядом забилась на месте, высоко вскидывая задние ноги. Сидевший на ней дружинник после третьего скачка вылетел через голову скакуна. Слева пегая лошадка просто тихо упала на землю, придавив ногу не ожидавшему такого всаднику. Воин отчаянно ругался, взмахивая тугим двугорбым луком — то ли от бессилия, то ли от боли.

— Ур-ра-а-а! Ур-а-а!!! — От воинской колонны оторвались две плотные массы сотни по три широкоплечих богатырей и не использующих луки варягов, ринулись степнякам навстречу, опустив рогатины и склонив головы к конским шеям. Олег на миг охнул, поразившись отважному безумству, но тут же сообразил: все стрелы торки уже выпустили по воинской колонне, и теперь остановить копейный удар способны только такой же встречной атакой. А степняки, известно, прямой сечи побаиваются.