Объект закрытого доступа - Фридрих Незнанский

Когда с водкой было покончено, Абрамов подозвал официанта, расплатился и покинул ресторан.

На улице генерал Абрамов свистнул задремавшему шоферу и затем, усевшись в машину, приказал отвезти себя домой, в квартиру на Тверском бульваре. По дороге с генералом случился приступ желудочных колик, но ближе к дому боль отпустила.

— Что-то вы плохо выглядите, товарищ генерал, — сказал шофер, тревожно вглядываясь в его лицо. — Никогда вас таким не видел.

— Часто, что ли, меня из кабаков домой привозишь? — недовольно поинтересовался Абрамов.

— На моей памяти — пару раз.

— Вот именно. — Абрамов достал из кармана платок и вытер вспотевшее лицо.

Шофер снова вгляделся в лицо шефа и сказал:

— Может, в аптеку сгонять? Эрик Максимович, вы скажите. Мне ведь не трудно.

— Обойдусь, — сухо ответил шоферу Абрамов. — Домой езжай, к семье. Задержал я тебя сегодня. — Желудок вновь дал о себе знать, и генерал поморщился. — Ты уж, брат, прости меня за это.

— Да ладно, чего уж там.

Мягко скрипнули тормоза, и машина остановилась.

— Может, до квартиры вас проводить? — вновь подал голос шофер.

— Да что же это такое? — вскипел Абрамов. — Я что, похож на инвалида? С ума ты меня сведешь своими приставаниями.

— Простите.

Генерал выбрался из машины и с силой захлопнул дверцу. Сделал шоферу знак рукой, чтоб тот ехал, а сам повернулся и зашагал к подъезду.

В лифте Эрик Максимович почувствовал себя плохо, ему даже пришлось закрыть глаза и задержать дыхание, чтобы справиться с накатившей тошнотой. Но когда лифт остановился и Абрамов открыл глаза, с ним снова все было в порядке.

«Вероятно, выпил слишком много», — сказал себе Эрик Максимович. И на этом успокоился.

…Скинув с ног туфли и переобувшись в мягкие домашние тапочки, Эрик Максимович облегченно вздохнул. Конец дневным проблемам и мучениям.

Несмотря на поздний час, Абрамову совершенно не хотелось спать. В квартире, которую большинство его подчиненных называли «шикарными хоромами», было пусто и холодно. И виноваты в этом были не столько оставленные открытыми форточки — Абрамов любил прохладу, — сколько тишина огромных комнат.

Семья Эрика Максимовича в полном составе отбыла на отдых в Испанию. Абрамов должен был поехать с ними, но нашлось неотложное дело, потребовавшее его присутствия в Москве. Он до сих пор не мог забыть холодный, укоризненный взгляд жены, которым она одарила его в аэропорту. Ничего не поделаешь, у нее были все основания так смотреть. Тем более что одно неотложное дело сменилось вторым, второе — третьим, и конца этой утомительной цепочке проблем и забот не было.

Переодевшись в халат, Эрик Максимович включил телевизор, достал из бара стакан, початую бутылку коньяку и уселся в кресло, положил ноги на пуфик. В этой позе он мог сидеть часами. По телевизору показывали концерт, и хотя Абрамов не любил музыку, все же сидеть вот так, перед телевизором, в мягком кресле, со стаканом коньяка в руке, было чертовски приятно.

Эрик Максимович посмотрел на портрет жены, висевший над диваном, отсалютовал ему стаканом и сказал:

— За тебя, моя радость!

Затем сделал большой глоток и блаженно закрыл глаза. Когда утром домработница нашла его в этом кресле мертвым, он сидел в той же самой позе, только пустой стакан валялся на полу.

Полуденное солнце пекло неистово, раскаляя валявшиеся повсюду кирпичи до того, что на них без труда можно было бы изжарить яичницу, приди кому в голову подобная бредовая идея.

Ахмед уныло посмотрел вокруг и вздохнул.

Кирпичи, щебенка, обугленные куски арматуры, покореженные машины — вот во что превратилась иракская земля за какой-нибудь год. Кого в этом винить? Одному Аллаху известно. Так или иначе, все это сделали люди, а они — что по ту сторону передовой, что по эту — все не без греха. А на какую сторону вставать — это каждый должен решить для себя сам.

— Дядя американец, дай конфетку, — попросил у Ахмеда мальчонка, закутанный в какое-то бурое тряпье.

Ахмед достал из кармана карамельку и протянул ребенку.

— Держи, малыш.

— Спасибо, дядя американец! — поблагодарил мальчишка, повернулся и пустился наутек.

Ахмед закурил. Он ждал уже двадцать минут, и ожидание начинало его утомлять. Зевнув, Ахмед поднял с земли листок бумаги, который прибило ветром к его армейскому ботинку. На колышущейся ткани были изображены розовощекие ковбои, поглощающие сок с таким видом, словно это был божественный нектар, дарующий им вечную молодость. Похоже, эти американцы и впрямь верят в то, что когда-нибудь им удастся победить не только старость, но и саму смерть.

Ахмед вздохнул. Что ж, возможно, когда-нибудь так оно и будет. Эти американцы всегда добиваются того, чего хотят. Счастливые, довольные поросята, никогда не знавшие голода и нужды.

— Эй, дружище, Реддвей будет с минуты на минуту. Может, хотите чаю? У нас есть черный и зеленый.

Молоденький солдат смотрел на него с нескрываемым любопытством. Еще один розовощекий американский поросенок, верящий в свое бессмертие.

— Нет, спасибо, — сказал Ахмед.

Паренек ушел, оставив его в палатке одного. Ахмед еще немного поразмышлял о перипетиях судьбы, о том, почему одним судьба преподносит все, а у других забирает последнее; когда ход его мыслей приобрел совсем уж унылую тональность, полог палатки отъехал в сторону, и в образовавшемся просвете появилась огромная фигура Питера Реддвея. Он ввалился в палатку и пожал ладонь Ахмеда так крепко, что тот даже поморщился от боли.

— Рад вас видеть, — искренне сказал полковнику Ахмед.

— Да, я знаю, — невозмутимо ответил ему Реддвей.

Пятидесятишестилетний полковник американской армии Питер Реддвей был одет в маскировочный костюм, который был бы впору и слону. На его лбу и могучей шее поблескивали капли пота. Усадив Ахмеда на стул, он сел сам, вытер лоб платком и недовольно прокомментировал:

— Жарко, как в аду!

— Да уж, это вам не Америка, — не удержался Ахмед.

Реддвей ухмыльнулся, блеснув очками в дорогой оправе:

— Спасибо, приятель, я заметил.

— Мистер Реддвей, вы знаете, на какой риск мне пришлось пойти, чтоб встретиться с вами, — сказал Ахмед.

Реддвей кивнул:

— Да, Ахмед, знаю. Ты можешь быть уверен, твоя самоотверженность не останется незамеченной.

Ахмед недобро усмехнулся:

— Хотелось бы, чтобы она была не только замеченной, но и оплаченной, мистер Реддвей.

— В этом можешь не сомневаться.