Бумеранг судьбы - Татьяна де Ронэ

Он сел, очарованный танцем волн, которые, уходя, оставляли после себя широкое серое пространство. На мокром песке тут же появлялось множество охотников за ракушками, вооруженных сетками для ловли креветок. В памяти всплыло очередное воспоминание: маленькие ножки Мелани, бегущие по крупнозернистому песку, и пластмассовое ведерко, полное морских петухов и раковин литорин.[2]Дед с бабкой, как всегда рука об руку, время от времени благосклонно поглядывающие на них. И длинные черные волосы Кларисс, развевающиеся на ветру. Путь открыт, и автомобили снова едут по дамбе Гуа. Нуармутье на время перестал быть островом. Но скоро море вступит в свои права.

Антуан без устали слушал наводящие ужас рассказы о дамбе. Садовник отеля «Saint-Pierre», папаша Бенуа, с особым удовольствием смаковал самые ужасные подробности. Особенно нравилась Антуану история о несчастном случае 1968 года, когда три члена одной семьи утонули: их застал врасплох прилив, и они не догадались выйти из машины и забраться на вышки, установленные вдоль дамбы на этот случай. Трагедия освещалась в газетах. Как могло случиться, что вода заполнила автомобиль, и почему пассажирам не удалось из него выбраться? Антуан никак не мог найти ответ. И тогда пропахший сигаретами «Gitan» и красным вином папаша Бенуа повел его посмотреть, как вода поглощает дамбу Гуа.

Антуану пришлось довольно долго ждать, потом он заметил, что подходят еще люди, и их много. «Гляди, мой мальчик, они пришли, чтобы посмотреть, как исчезает дорога. Каждый день люди приходят издалека, чтобы понаблюдать за приливом». На дамбе не было ни одной машины. Слева совершенно бесшумно наполнялся водой залив, похожий теперь на огромное озеро, темное и глубокое. Вода текла, прокладывая в грязном песке узкие каналы. А справа неизвестно откуда взявшиеся волны уже заливали проезжую часть. Два потока соединились в странных объятиях, оставляя на дороге длинную ленту пены. Мгновение – и от дамбы Гуа не осталось и следа. Невозможно было даже представить, что несколько минут назад здесь была твердая дорога. Только девять островков безопасности, возвышающихся над кружащимися потоками, и море до самого горизонта. И чайки победно кричат, кружа в небе. Антуан был поражен.

«Видишь, мой мальчик, это происходит очень быстро. Есть люди, которые верят, что могут проехать четыре километра, отделяющие остров от континента, до того, как поднимется море. Но ты своими глазами все видел, правда? Море… Не стоит бегать наперегонки с приливом на дамбе Гуа. Хорошенько это запомни!»

У каждого жителя острова в кармане или в сумке обязательно имелось расписание приливов. Антуан знал и то, что местные никогда не спрашивали: «В котором часу можно будет переправиться?», а говорили: «Еще можно идти?», поскольку расстояния на дамбе измерялись отрезками пути, разделявшими островки безопасности. «Парижанин застрял на второй площадке, у него залило мотор…»

Еще будучи ребенком, Антуан с жадностью прочел все книги, в которых упоминалась дамба Гуа. Готовясь ко дню рождения Мелани, он решил снова пролистать их. Перерыв коробки, к которым не прикасался со дня развода и своего последующего переезда на новую квартиру, он в конце концов нашел свое любимое издание: «Необыкновенная история дамбы Гуа». Антуан вспомнил, как часами рассматривал черно-белые фотографии останков автомобилей, чьи амортизаторы виднелись вблизи островков безопасности. Когда он закрыл книгу, из нее выпала открытка. Заинтригованный, он поднял ее.

Чтобы у дамбы Гуа впредь не было от тебя никаких секретов. Антуану от мамы, которая его любит. 7 января 1972 года.

Он очень давно видел почерк своей матери. В горле встал комок, и Антуан торопливо вернул на место открытку, полученную в восьмой день рождения.

Голос Мелани вернул его в настоящее.

– Почему мы не поехали через дамбу? – спросила она.

Он смущенно улыбнулся.

– Извини. Я забыл расписание приливов.

Первым, что бросилось им в глаза, была экспансия Барбатра. Раньше это была крохотная деревенька, примостившаяся у пляжа, теперь же – город, окруженный земельными участками и оживленными зонами торговли, оккупированными местными ремесленниками. Прямым следствием этого превращения и новым разочарованием стали запруженные автомобилями дороги. На 15 августа приходился пик курортного сезона. Но когда Антуан и Мелани доехали до северной оконечности острова, то испытали огромное облегчение, увидев, что здесь почти ничего не изменилось. Они пересекли лес де ла Шез, изобилующий соснами и каменными деревьями. То тут, то там виднелись эксцентричного вида дома, которые они так любили рассматривать в детстве: виллы в неоготическом стиле, деревянные шале, баскские фермы, поместья в английском стиле, названия которых они вспоминали по ходу, как вспоминается вдруг имя приятеля, встреченного на улице, – «Весельчак», «Буйки», «Дом грешника»…

И вдруг Мелани вскрикнула:

– Я помню! – Она провела рукой по лобовому стеклу. – Помню все это!

Действительно ли она рада или притворяется? Антуан ощутил укол беспокойства. Их автомобиль по усыпанной гравием и обсаженной земляничными деревьями и мимозами аллее как раз подъезжал к отелю. Скрипнули шины, и они остановились у входа. «Здесь ничего не изменилось», – подумалось Антуану, когда он с хлопком закрыл дверь. Тот же плющ карабкался вверх по фасаду здания. Та же темно-зеленая дверь. Холл. Синий палас на полу. Справа – лестница. Ничего не изменилось, разве что кажется несколько меньше, чем когда-то.

Они направились к окну, выходившему в сад. Штокрозы, гранатовые деревья, эвкалипты и олеандры… Каким все здесь кажется знакомым! Неужели такое возможно? Даже аромат, встретивший их у входа, Антуан сохранил в памяти: пахло влагой, воском, лавандой, чистым бельем и вкусной пищей. Именно так пахнет в старых, закаленных годами приморских домах. Антуан хотел было поделиться с сестрой своими переживаниями, но не успел: молодая пышнотелая женщина позвала их к стойке регистратора. Комнаты 22 и 26. Второй этаж.

Поднимаясь к себе, они заглянули в столовую. Ее явно перекрасили – ни Антуан, ни Мелани не помнили, чтобы стены были такого агрессивного розового цвета. Но это была единственная очевидная перемена. Фотографии в технике сепии дамбы Гуа, акварельные рисунки замка в Нуармутье, изображения солеварен и ежегодной регаты. Все те же ротанговые кресла, те же столы под накрахмаленными белыми скатертями.

Мелани пробормотала:

– Мы спускались по этой лестнице на ужин. Тебе приглаживали волосы одеколоном, и ты был в блейзере и желтой рубашке «Lacoste»…

Антуан со смехом кивнул и указал на самый большой стол, стоявший в центре комнаты.

– Мы всегда сидели там. Это был наш стол. На тебе было платье с бело-розовыми оборками из бутика на авеню Виктора Гюго. А в волосах – ленточка в тон.

Как же он был горд, спускаясь по покрытой синим ковром лестнице, одетый в блейзер и причесанный, совсем как взрослый мужчина! Сидя за столиком, их дед с нежностью наблюдал, как они подходят. Робер пил виски со льдом, Бланш – мартини. Соланж, отставив мизинец, потягивала шампанское. Все взгляды были обращены к этим чудным детям, таким нарядным и аккуратно причесанным, с загорелыми румяными щечками. Достойные наследники Реев – семьи благополучной во всех отношениях, уважаемой и состоятельной. Семьи, которая сидит за лучшим столом. Бланш всегда оставляла щедрые чаевые, ее сумочка фирмы «Hermes» казалась неиссякаемым источником крупных купюр. Столик Реев являлся объектом неизменной заботы персонала. Стакан Робера всегда был полон. Бланш была гипертоником и поэтому требовала, чтобы в ее пище не было соли. Морской язык с масляным коричневым соусом и лимоном, подаваемый Соланж, должен был быть безупречным: самая маленькая косточка оборачивалась крупным скандалом.