Redrum 2016 - Александр Александрович Матюхин

пальцем по тексту, сверялся со словарём, его глаза блестели, когда очередная алхимическая криптография раскрывала перед ним свои секреты. Он читал и переписывал магические заклинания, составленные Лафкадио Ди Фольци четыре века назад, а за окном завывал ветер, и вспыхивали, отражаясь в осколках зрачков, молнии.

В майском номере газеты «Il Messaggero» вышла статья под заголовком «Гипнотизёр-грабитель». В ней, не без доли иронии, повествовалось о супруге известного римского адвоката, которая впустила в дом совершенно незнакомого господина, приняв его за мужа, и отдала большую сумму денег. Загадочный двойник адвоката бесследно растворился. К статье прилагался сделанный камерами наружного наблюдения снимок, и хотя лицо злоумышленника было смазано до неузнаваемости, многие римляне опознали в нём своих близких и друзей, а одна пожилая женщина увидела на фотографии Хулио Иглесиаса.

Слава Химичева абсолютно не интересовала, равно как и красоты Венеции. Шагая вдоль канала, он смотрел исключительно вперёд. С набережной он свернул на улочку-sottoportego, столь узкую, что солнечные лучи не доставали до нижних этажей. Улица упиралась в ремесленническую мастерскую с табличкой «Стёкла и зеркала».

Хозяин, вертлявый коротышка по имени Спартако Коцци, радушно встретил гостя. Ещё бы — не каждый день к нему заходил сам Фабрицио Кваттрини, коллекционер и тончайший ценитель.

— Сеньор Кваттрини! — вскричал Коцци. — Как давно вы в Венеции?

— Месяц, — сдержанно проговорил Химичев и сел напротив хозяина. Покончив с дружескими формальностями, он рассказал о причине визита.

— Я хочу заказать у вас зеркало. Но это будет необычное зеркало, и я готов щедро заплатить.

Коцци потёр пухлые ручки. Он любил деньги, но работу, тем более, работу с таким экспертом, любил сильнее.

— В чём заключается необычность?

Вместо ответа Химичев пододвинул мастеру исписанную страницу блокнота. Коцци водрузил на нос очки и поднёс листок к глазам. Через минуту он посмотрел на заказчика поверх страницы, присвистнул, и вернулся к чтению. Через две воскликнул:

— Ртуть? Ртуть, а не серебро?

— Именно так.

Спартако Коцци отложил бумагу, сцепил пальцы на толстом животе и задумчиво произнёс:

— Действительно необычно. Сеньор Кваттрини, я не смею подвергать сомнению ваш профессионализм, но зеркало с таким широким фацетом будет иметь плохую светопропускаемость и не даст идеального отражения.

— Мне не нужно идеальное отражение, — с расстановкой сказал Химичев. — Мне нужно, чтобы вы сделали всё, как здесь написано. И ещё — я буду присутствовать при изготовлении.

Работа проходила на принадлежавшей Коцци небольшой фабрике. Заказчик стоял на балкончике и зорко следил за тем, как кроят и режут листовое стекло, как давятся ядовитым испарением, покрывая заготовку ртутно-оловянной амальгамой. Спартако Коцци, в свою очередь, наблюдал за заказчиком.

«Что он бормочет? — хмурился мастер. — Что он шепчет себе под нос?»

В какой-то момент Коцци почудилось, что на балкончике стоит вовсе не Фабрицио Кваттрини, а тощий низкорослый тип с редкими серыми волосами. Коцци протёр глаза. Наваждение исчезло. Итальянец решил впредь не пропускать воскресной мессы.

Вечером в отель Al Ponte Antico, где Химичев снимал номер, курьер доставил заказ. Напольное зеркало, два метра высотой и метр шириной. Выглядело оно непритязательно. Без рамы, с необработанными краями. Отражение мутное, как в грязной луже. По амальгаме сбегала волнистая свиль, кое-где вздулись пузыри. Но Химиче-ва осмотр удовлетворил.

Он положил зеркало посредине комнаты, лёг на него, свернулся клубком. И уснул.

Ему приснился замёрзший океан. Вставшие на дыбы, но усмирённые немыслимым холодом волны, и водяная пыль на их гребнях. Подпирающие чёрное небо глыбы айсбергов. Ощетинившиеся ледяные шипы-волосы. И всё это было зеркалом. И всё это скрипело, и трещало, и рвалось. И закованный океан обратился к Химичеву из-под толщи льда:

— Ты нашёл нас, сын.

— Да, отец, — Федя хотел поклониться, но понял, что у него нет ни шеи, ни головы. Он был одной из мыслящих льдин мёрзлого мира.

— Говори, — велел голос.

Он заговорил. Он рассказал о своей жизни по ту сторону, о том, как он искал дверь, как притворялся. Как ему верили, принимая за человека. Он не упустил ничего — от детства в челябинском приюте до откровения в римской библиотеке.

Океан произнёс:

— Хорошо, сын. Твой опыт послужит нашим колонистам в зазеркалье. Теперь ты можешь вернуться домой.

— Как? — спросила льдина, одна из миллиарда льдин.

И океан объяснил.

Проснувшись, Федя Химичев первым делом позвонил в аэропорт Марко Поло и забронировал билет до Москвы. Затем вызвал такси. Использованное зеркало Коцци он бросил, как до этого бросал людей.

Ему оставалось сделать крошечный шаг по ледяному туннелю, и он сделал его. Из Италии в Москву. Оттуда поездом до Челябинска. И наконец, на разваливающемся автобусе, в деревню Химичево.

Феде показалось, что он уже был здесь, но он не вспомнил, когда. Сгорбленная бабушка помахала ему из-за забора:

— Ванечка! Никак домой вернулся?

— Почти, — сказал Федя и пошёл по просёлочной дороге.

Коля Васюк, сын того Коли Васюка, что нашёл маленького Федю, сбивал палкой яблоки, когда услышал звон. Где-то разбилось стекло. Заинтересованный, он стал продираться по заросшей тропинке бывшей усадьбы. Обошёл руины амбара и выглянул за угол. Усадьба опустела восемьдесят пять лет назад. Дом графини Анны Топот растащили по кирпичикам. Исчезли конюшни, постройки для прислуги. А вот рукомойник до сих пор торчал на железной ножке, посреди заднего двора. И не нашлось за восемьдесят пять лет мальчишки, додумавшегося бы разбить чёрное зеркало, висящее в раме над рукомойником.

Но теперь оно было разбито. Разбито худым незнакомым Васюку мужчиной лет тридцати. Он был сутул, кривоног, бесцветные волосы росли на шишковатом черепе островками. Кожа лица висела толстыми складками, как у шарпея. Но он не был похож на собаку.

— Он похож на жука, — подумал Коля Васюк.

Мужчина его не замечал. Он достал из рукомойника длинный и тонкий осколок зеркала и разглядывал своё отражение. Будто что-то читал. А прочитав, поняв, он направил осколок остриём к себе, к правой стороне грудной клетки.

Коля Васюк открыл рот, чтобы остановить незнакомца, но не успел. Одним ударом мужчина вонзил зеркало в свою впалую грудь, ахнул и упал на колени. Глаза его устремились к небу, и небо отразилось в зрачках. Морщины разгладились. Губы растянула улыбка. Он рухнул улыбкой вниз, в палую листву графского двора.

И Коля неоднократно клялся приятелям, что никогда прежде не видел такого счастливого человека.

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Сергей Блинов

Руки

⠀⠀ ⠀⠀ ⠀⠀

Малик вышел из такси и вздрогнул, когда капли холодного октябрьского дождя застучали по его коротко стриженой