Божественный театр - Инна Шаргородская

– А, вот ты о чем. – Он тут же сменил тон на более фамильярный и оглядел парнишку с ног до головы, оценивая уже по-другому. Щупловат… но вроде бы здоров с виду. И держится бойко. – Откуда в наши края?

– Из Ювы. – Вестник судьбы сверкнул широкой улыбкой, в которой удивительным образом сочетались почтительность и нахальство. – Несло, несло ветром от самой светлой столицы, да и занесло.

Трактирщик понимающе закивал:

– Деньжата, поди, кончились, пока носило?

– И как вы догадались? – восхитился вестник, после чего с выражением продекламировал: – Ах, деньги, деньги, где вас прячут? Найдут – так тратят, не найдут – так плачут…

Катти Таум, вынимая из буфетного ящика стопку чистых салфеток, впервые взглянула на пришельца с интересом. А брат ее Корхис от души расхохотался.

– Шутник, однако!.. Что ж, мне и вправду нужен работник на лето. Как тебя звать?

– Волчок, – ответил вестник судьбы.

– И все?

– Да вроде бы и все, – тот снова сверкнул улыбкой. – Матушка, поди, знала мое полное имечко. Да забыла вложить записку с ним в расшитые золотом пеленки, когда оставила меня на крыльце приюта.

Теперь захохотали оба. И Катти улыбнулась. Уж больно заразительно звучал смех человека, с появлением которого жизнь ее должна была решительно измениться – о чем в тот миг она, конечно, не подозревала.

Что ж, подумала она, работник на лето – это хорошо. Часть хлопот с плеч долой. Веселый к тому же. Нечасто ее брату случается посмеяться… возможно, будет меньше придирок. И тут, снова бросив взгляд на вестника судьбы, Катти наконец встретилась с ним глазами.

Заметив, что Волчок смотрит на нее, Корхис снизошел до представления:

– Кру Таум, моя сестра.

Тот вскинул бровь.

Удивился… видно, принял ее за служанку, подумала Катти. Как она его – за бродягу, зашедшего в поисках работы в первый встречный трактир.

Ошиблись оба. И оба, поняв это одновременно, постарались скрыть свое удивление.

– Рад знакомству, – только и сказал Волчок, отводя глаза.

– Я тоже, – пробормотала Катти и отвернулась.

– Ну, парень, решено, – Корхис довольно потер руки и вышел из-за стойки, – я тебя беру. Пойдем, хозяйство покажу!

Он повел Волчка по кладовым. А Катти осталась в зале. И, раскладывая по столам салфетки, невольно призадумалась – кого же нанял только что в работники ее брат? С такой небывалой легкостью, без всяких колебаний… это Корхис-то – ушлый, недоверчивый, искушенный во всех видах житейского обмана, как любой трактирщик!

Глаза… они могут многое сказать о человеке. И Корхис, простояв за стойкой без малого двадцать лет, уже должен бы научиться в них читать…

Катти в глазах Волчка – быстрых, насмешливых, понимающих – прочитала его истинный возраст. Больше тридцати, хотя на вид дашь от силы двадцать пять. А еще она с уверенностью могла бы сказать, что… люди с такими глазами в трактирах не прислуживают. Обычно они сами имеют слуг, носят дорогие костюмы и возят за собой горы багажа… И кто же он на самом деле, этот Волчок? Уж точно не крестьянин и не ремесленник. Возможно, разорившийся аристократ? Или все-таки бродяга… авантюрист, истинная цель которого – не работа, а усыпление хозяйской бдительности и кража столового серебра?

Нет, Катти вовсе не склонна была видеть в каждом чужаке потенциального вора. И слабоумием, в котором подозревали ее жители родного, безнадежно захолустного городка, тоже не страдала. Напротив, она умела видеть и понимать больше многих и, хотя это не делало ее счастливее, все же благодарна была человеку, который некогда научил ее задумываться о вещах, на которые другие не обращают внимания.

Но… настало время, кажется, рассказать подробнее о Катти Таум и ее горестях. О семи истомивших ее душу годах одиночества и скорби. Ибо они уже подошли к концу – судьба прислала своего вестника, и звякнул первый колокольчик, возвещая начало нового пути.

* * *

Нет на свете ничего скучнее маленьких провинциальных городишек.

Таких, как тихий Байем, мирно дремлющий девять месяцев в году на берегу моря, в окружении леса.

И хуже, пожалуй, ничего не может случиться с человеком, чем, живя в подобном городишке, прослыть белою вороной.

С Имаром и Катти Таум именно это и случилось. Вернее, поначалу слыл такой вороной лишь Имар. Молодую жену его до поры до времени жалели и пытались учить жизни. Что, возможно, и сыграло в конце концов свою роковую роль…

В большой мир из Байема вела одна-единственная дорога. Она связывала его с остальными, столь же захолустными береговыми городишками, затем, отвернув от моря, упиралась в тракт, по которому можно было добраться уже и до самой Ювы, столицы королевства Нибур. По дороге этой ходили грузовые фургоны и пассажирские дилижансы, доставляя на побережье кое-какие товары, почту и – в летнее время – любителей принимать морские ванны. Летом Байем, один из пяти официальных курортов королевства, оживал и расцветал. Зимой же в нем, заваленном снегом по самые крыши, царила скука смертная. Но, конечно, и зимой, и летом шагу было не ступить без того, чтобы шаг этот не обсудили через час все кому не лень. А уж если кто-то, упаси Боже, шагал не в ту сторону, то есть делал или говорил что-то, приходившееся не по вкусу мирным обывателям, косточки ему перемывали без устали.

Какой такой другой жизни хотелось Имару Тауму, в Байеме никто не понимал. И трудно ли догадаться, чьим косточкам здесь доставалось больше всего?…

«Живи радуясь и не мешай жить другим» – так, если выразиться попросту, заповедал пророк Маргил. Отчего бы и не следовать этим мудрым словам? Но, видно, слишком рано остался Имар без твердой родительской руки.

Матери он лишился еще при рождении. Отца спустя семнадцать лет унесла лихорадка. Юный бездельник тут же сдал семейную портняжную мастерскую в аренду и подался в вольные охотники. С тех пор и в ус не дул. Капиталов наживать он не желал, размеренный уклад жизни честных байемцев высмеивал и бродяжничал в свое удовольствие в Пёсьем лесу, лишь изредка принося оттуда зайца или куропатку, до того тощих – нечего на зуб положить!.. Соседи не на шутку подозревали, что, ленясь поднять ружье, он таскал добычу из чужих силков, где несчастные пташки и зверьки успевали помереть с голоду.

А если не в лесу проводил время Имар, то, значит, в трактирах заседал, где развлекал завсегдатаев фантастическими охотничьими байками, и жена его считай что и не видела.

Катти Бун – вышедшую вопреки родительской воле за самого никчемного байемского жениха, хотя к ней сватался еще и каер Тиц, владелец галантерейной лавки и друг ее брата Корхиса, – тоже никто не понимал. Но до поры, как уже было сказано, девушку жалели. Молода, глупа… задурил ей, видно, голову болтун и пьяница Имар. Что-что, а соловьем заливаться он умел. Трактирным завсегдатаям без него и пиво в глотку не лезло…