Последний мираж - Евгений Гуляковский

За его спиной в палатке заворочалась Лена.

— Ты еще спишь?

— Ну и что? Даже во сне я не могу развязать эти проклятые тесемки!

Он засмеялся, помог ей вылезти из спального мешка. Лена встала рядом и подставила солнцу лицо с закрытыми глазами.

— Ты спишь или нет?

— Сплю.

— Может быть, и меня ты видишь во сне?

— Да.

Она сказала «да» как-то слишком серьезно.

Алексей почувствовал тревогу, но в ту минуту он не сумел объяснить ее, а потом просто забыл.

На другой день, сидя над старой картой, Алексей долго обводил карандашом зачеркнутый кружок.

Шурф восстановили, но все пробы оказались пустыми — нет там никакого титана.

«Значит, плохо искали. Если человек верил, как верил Николай и ты, вы не могли ошибаться». Так говорила Лена.

Закончив разбирать образцы, Лена вышла побродить по лагерю. Увидела, как Степан заправляет машину, ту самую… Он, как всегда, во вторник едет за продуктами, и, как всегда, в этой машине есть одно свободное место. Какая нелепая мысль! Почему нелепая? Когда она возникла у нее впервые? В какой из этих бесконечных дней, заполненных работой и песком, Лена поняла, что ей не хватает любви Алексея и что ее не смогут заменить тайные ночные встречи, торопливые и словно украденные у кого-то?

Каждый день ветер приносил с собой миллиарды песчинок и торопливо рассовывал их во все щели, словно хотел поскорее избавиться от ноши. Каждое утро Лена просыпалась с привкусом песка на губах и все еще чего-то ждала… Песок беспощаден ко всему живому. Но, может быть, она ошибается? Может, все-таки уезжать не сегодня?..

… Вернувшись из очередного маршрута, Алексей узнал, что Лена уехала. Уехала совсем. Ничего не сказав ему и даже не простившись.

В этот день казалось, пустыня взбесилась. Песчаные валы, разогнавшись над бесконечными просторами, с размаху били по лагерю. Срывали и уносили палатки, ломали доски тепляка, окружавшего скважину. Сотни тонн песка висели в воздухе и волнами шли на лагерь.

Часто между двумя песчаными зарядами не было и часа передышки.

Рычал и гремел, напрягаясь иногда до злобного воя, раскаленный и замученный мотор. В отстойнике осталась лишь мутная лужица грязи. Ею захлебнулся насос. Застонав, остановился движок. Не было больше воды. Не было машин, дорог. Был ветер. Он нес песок.

Алексей стоял у скважины. Собственно, делать ему тут было нечего. Через пролом в стене тепляка доносился монотонный голос радиста:

— База… База… База…

Это тоже совсем ни к чему. При такой буре помехи слишком велики. Но все что-то делают. Люди не могут остановиться, как остановился мотор.

Алексей вернулся в свою палатку, пользуясь тросом, протянутым до самого входа. Ничего не стоило заблудиться в сплошной песчаной буре, поглотившей весь мир.

Он без сил опустился на раскладной стул и сидел неподвижно, пытаясь понять еще не оформившуюся в слова, но очень важную мысль, родившуюся где-то на самой грани сознания.

От бушевавшего снаружи песка его отделили сейчас лишь непрочные стены брезентовой палатки. Здесь все наполнено песком до самых краев. Даже вода хрустит на зубах от попавших в нее песчинок.

Если взять микроскоп и рассыпать на предметном стекле эти крохотные прозрачные крупинки, то взгляду неожиданно откроется их странный и по-своему прекрасный мир. — Очень многое зависит от точки зрения. Или от точки отсчета, от начальной точки координат…

Стоит двинуться вниз по оси, сквозь прозрачную решетку отдельного кристалла кварца, и, если удастся миновать молекулярный слой, пройти с помощью очень мощного современного микроскопа в сокровенный мир первозданных кирпичиков, составляющих атомы, — то там, за ними, внутри них, можно обнаружить целую вселенную… Бесконечно малое переходит в бесконечно большое… Не об этом ли говорил Николай накануне их последнего маршрута? Что он имел в виду, когда пытался объяснить ему структуру параллельного мира, замкнутого на наш, где-то здесь в этих пылевых вихрях, раз за разом проносящихся сквозь человеческую судьбу? И почему именно сейчас он вспомнил об этом?

К вечеру буря ненадолго стихла, над лагерем высыпали ослепительно яркие, словно начищенные до блеска звезды, а утром Алексей увидел мираж.

Он отошел от лагеря совсем недалеко, на какие-то сто-двести метров, когда за соседним барханом в дрожащем мареве воздуха возник город-видение… Вся странность миража была в том, что этого города не могло быть на Земле. Никто не строил таких городов, и вряд ли когда-нибудь построит на нашей планете эти перевернутые острием вниз конуса. Земная гравитация не позволит существовать подобным строениям. Откуда же они взялись в пустыне? Алексей привык считать, что миражи всего лишь отражение реально существующего мира, пусть далекого, но все же реального.

Но этот мираж совершенно не походил на те, которые он знал. Обычно миражи возникают к вечеру, когда раскаленный спокойный воздух плывет над барханами, словно слой плотной воды, и их никогда не бывает после бури, в прохладном утреннем воздухе, — но этот мираж возник именно сейчас. И он был слишком четок, слишком реален для простого миража, — казалось, стоит пройти сотню другую шагов и можно будет прикоснуться к стенам фантастического города, выросшего посреди пустыни.

Эта фата Моргана оказалась настолько убедительной, что Алексей не смог удержаться и прошел эту сотню шагов к миражу. Строения приблизились, теперь можно было различить отдельные детали в стене и крепостных воротах, совершенно не соответствовавших по внешнему виду нереальным конусам, находившихся внутри крепостного вала.

Самым же странным было, конечно, то, что Алексею удалось приблизиться к миражу. Обычно он движется вместе с путником, не позволяя сократить расстояние хотя бы на метр, и в конце концов исчезает за горизонтом.

Теперь уже не оставалось ничего другого как продолжать движение. Сто, двести метров, может быть триста? Расстояние в пустыне обманчиво. Лагерь давно скрылся за цепочкой барханов, и оставалось надеяться лишь на старый компас, чтобы не потерять обратной дороги. Как бы там ни было, он продолжал приближаться к городу, или это город медленно плыл ему навстречу, слегка колеблясь в мареве уже нагревшегося песка?..

Лишь сейчас он вспомнил, что не взял с собой фляжки с водой. Благоразумие требовало немедленно повернуть обратно. Но он уже не мог остановиться, не мог оставить эту странную загадку не разрешенной.

Он знал, что если повернет сейчас назад — город исчезнет, и сколько бы лет не прошло потом, сколько бы он не искал исчезнувший мираж, — найти его не удастся, останется лишь сожаление о безвозвратно упущенной фантастической удаче, о шансе узнать нечто такое, чего до него не знал еще никто…

Город приобрел объемность, теперь с вершины очередного бархана можно было заглянуть в глубину его узких пустых улочек. Странные неземные здания почти смыкались своими обращенными к небу подошвами, а их остроконечные вершины, едва касавшиеся песка, образовали в своей нижней части целый лабиринт проходов. Теперь можно было определить, что поверхность конусов отсвечивает голубой лазурью. На них не было ни единой трещинки или шва. Высота каждого такого образования, насколько он мог судить, была не меньше тридцати метров.